Светловолосая девушка, в голубом калазирисе, переступив порог, грациозно опустилась на колени и коснулась лбом пола.

– Вечной жизни Священной Супруге.

Нейтикерт подняла глаза.

– Что за сообщенье?

Имтес, покончив с формальностями ритуала, быстро подошла вплотную и, тревожно блестя глазами, наклонилась к уху царицы.

– Не хочу пугать мою царицу, но я сама до смерти испугалась.

Сердце Нейтикерт тревожно забилось.

– Что? Говори.

– Я совершенно случайно узнала, что Нутерхопер на сутки задержал войска. По-крайней мере он еще не покинул Прекрасную Твердыню.

Нейтикерт вскочила.

– Нутерхопер предатель! Надо его немедленно схватить. Казнить! Нет! Сначала пытать! Вытащить из него, вместе с кишками, с сердцем правду!

– Прости, царица, что возражу тебе, но Нутерхопер не предатель – он получил такой приказ от джати, который воспользовался государственной печатью. И мы не сможем арестовать ни того и ни другого. Для этого у нас нет воинов.

– О боги!

Нейтикерт кинулась прочь к выходу. Принцесса некоторое время бежала рядом, пытаясь ухватить ее за рукав, и быстро говорила:

– Остановись, царица! Ты куда бежать собралась? Я привела небольшой отряд своих воинов. Мы успеем организовать оборону Белых Стен и послать гонцов к моему дяде в Дом Царского Ребенка. Завтра он будет здесь со своим войском. Стой же царица!

Но Нейтикерт вырвала рукав и понеслась вниз по лестнице. Имтес некоторое время смотрела ей вслед, затем повернулась к черным стражникам, стоявшим у дверей царских покоев, и спросила:

– Ну, что, храбрые мои? Охраняем?

– Да, принцесса Имтес, охраняем.

– А дай-ка посмотреть твое копье. – попросила она с улыбкой.

Повертела копье так и эдак и, со всего размаха, треснула стражника по голове, оглушительно завизжав:

– А что ты, сука, охраняешь?! Царица-то сбежала! А ну за нею все! Бегом! С носилками!

Продолжая, как попало колотить стражников, она погнала их вниз по лестнице, вереща не своим голосом:

– Козлы, уроды, твари! Белые ворота на запор! И Красные туда же! Все на стены! Все, все, все! Повара, садовники, вся обслуга! И всех бритоголовых из храма гнать на стены и с камнями! Не пойдут – дубьем и плетками гоните! Невзирая на их святошные чины. Будут радотаь и сражаться как и все! Разжечь огонь! Наполнить нафтой горшки и чаны! Масло кипятите! Шибко святых, сразу в масло киньте. Все! Кончились на хрен все молитвы! Они нам на помогли совсем. Будем драться!

Выскочив во двор, Имтес остановилась, тяжело дыша, подняла лицо к небу и закричала:

– О боги Черной Земли! Когда же, наконец, вы станете людьми, вонючие гиены! Когда же перестанете быть людоедами?

Эх, Имтес, моя ты дорогая… самому бы знать хотелось.

Когда же, в самом деле? Сколько тысяч лет пройдет? Две-три-четыре? Как выяснилось маловато. Тогда, быть может, пять иль шесть? Как думаете, хватит? Нет, ну все-таки? Когда? А? Ну, может быть, кто знает? Сейчас так много знающих везде и во всем.

Нейтикерт бежала по дороге мощеной каменными плитами, мимо лежащих на постаментах черных шакалов, смотревших вдаль безразличными глазами в неведомую даль, к набережной Перу Нефер. Ветер трепал белые одежды, обнажая мелькающие худые ноги, и развевал иссиня-черные волосы. Бежала сквозь толпу, занятую повседневными делами. За ней с мяуканьем спешил львенок.

Люди, узнавая свою царицу по белому с золотыми нитями платью, падали перед ней, узнавали, почти столкнувшись и, отпрянув в ужасе, падали, брошенные на землю силой тысячелетнего поклонения своим живым бога.

Худенькая фигурка в белом резала толпу и расшвыривала людей, будто взбесившийся носорог или слон. Толпа перед царицей еще стояла, а сзади лежала на земле, словно гигантская коса подсекала им ноги. Лежавшие поднимали головы и с удивлением смотрели вслед, впервые видя царицу в одиночестве без свиты, без охраны, без оркестра и бегущую в растрепанных одеждах.