Но в этот вечер Николай, вдруг, заявил мне вполголоса при всех, как-то трусливо не глядя в мою сторону и недовольным тоном:

– С сегодняшнего дня поменяйся с Людой. Она переходит к нам с Любой ночевать, а ты возьми её спальник.

Люда же, в отличие от всех, до этого спала одна в своём, таком же, спальном мешке.

Тут, наконец, я понял, что растущим недовольством Николая руководила ревность. Наверное, он ночами чувствовал мою руку, обнимающую Любу. А по тому, что никто из присутствующих не подал виду, то, вероятно, всем была очевидна причина его такого решения. Может Николай и считал Любу своей женщиной, но ни в дороге, ни в походе ничем это не выказывал. Они даже ни разу не разговаривали меж собой, ни садились рядом. Каждый был занят своим, и не занят – тоже врозь. Николай никак не выделял её относительно других, даже не смотрел в её сторону. Иначе, при моём изучающем внимании к людям, я не упустил бы ни одного момента, в таких тесных условиях походной жизни. И ни один участник мне ни намекнул, ни сказал, что у Николая с Любой особые отношения. Всё это для меня было более, чем странным, но не менее любопытным. Видимо, такие отношения в группе участники считали высокими, можно было предположить.

Ещё с утра того же дня, по тому, как Люба перестала отставать от группы и шла со всеми в одной цепочке, я начал понимать, что она вовсе и не нуждалась в моей поддержке. Она просто ходила своим темпом, а если отставала, то так хотела. И тем же утром, ещё с ледника Менсу, я интуитивно стал аккуратно сторониться Любы, почему-то даже потеряв интерес к беседе с ней.

В этот же вечер, сразу после заявления Николая в мой адрес, я почувствовал усилившееся отчуждение всей группы ко мне. Исключением оставалась невозмутимая Люба. И в дальнейшем, мы с ней обменивались словом лишь по её инициативе и чисто по делу. Жалеть об оставленном дома пуховом спальнике было поздно. Предстояло непривычно помёрзнуть на ледниках ночами. Весь следующий день уставшая группа молча «чистила пёрышки» на тесной полянке. Каждый был занят собой, своими мыслями. И, видимо, в смущении от нескладных отношений, никто даже не смотрел ни в чью сторону. Зато погода радовала, солнышко припекало – хоть загорай. Только один я оголил свой торс, позволив хоть этой части тела отдохнуть от одежды, остальные, видимо, постеснялись.

Хорошо отдохнув и погревшись на солнечной полянке в шестой день, рано утром, седьмого, мы снова двинулись к Белухе, привычным уже путём и в том же режиме, как и три дня назад, к стоянке у мемориального камня на леднике Ак-Кем. И, на следующий день, нам предстояло пройти по трём ледникам, перевалить через два перевала и выйти на третий, с ночёвкой на нём.

Утром восьмого дня встали чуть свет, день самый ответственный. Наш первый перевал этого дня – Делоне (три тысячи четыреста метров над уровнем моря) круто возвышался совковой лопатой на юго-востоке от стоянки. Его ледяной панцирь был полностью скрыт снегом. На него можно было зайти, не используя никакого снаряжения. Мы с альпинистами-одноклубниками в своё время так же поднимались по более крутому снежнику целых полдня на пик Ленина. А здесь можно было бы за час. Но Николай после завтрака командным тоном спросил:

– Кто пойдёт «перила» вешать?!

– Я! – не дав опередить себя парням, в ту же секунду вызвался я.

Возражений не было и, быстрее всех, поспешив собраться, я рванул к склону. Уж очень хотелось оторваться от неуютной компании хоть на несколько минут, а тем более заняться любимой работой. Мне была понятна мотивация руководителя. «Перила» нужны его женщинам. Они, как я стал догадываться, не очень хорошо владеют альпинистской техникой и, похоже, не очень стремятся к усовершенствованию. Для меня это было удивительным. В предыдущие годы я всегда сталкивался с противоположным. К тому же, я был уверен, что Николай больше перестраховывается.