– Не-ет… – с растерянностью в голосе и глядя в сторону выдохнул Олег.

– Ну, слава богу, наверное, понял! Спускаться обратно – вот что делать! Вариантов больше нет! Пока светло – надо успевать. Доставай ледобуры и обвязку! – без предисловий уже, я уверенно взял на себя руководство.

Это моментально стало естественным для обоих. И куда подевалась спесь Олега? Он сразу сник и помрачнел. Слов более не требовалось, теперь только команды. И тут меня просто потрясла картина: мой напарник стал разгружать весь свой рюкзак полностью, едва приспосабливая вещи в той же малюсенькой трещине. Это же надо было: перед выходом на лёд и, видя впереди все сложности маршрута, требующие использования всего имеющегося снаряжения, уложить его на самое дно рюкзака. Это был очередной «фокус» моего горе-партнёра, о чём предупреждала моя интуиция, но я, завсегда любящий видеть в человеке только хорошее, до конца отгонял от себя негативные мысли. «И это перворазрядник?! Кто мне это сказал? Не Светка ли?! «Ай да Солоха! (как у Гоголя в рассказе «Ночь перед рождеством»). С кем я связался?!».

Со стороны Олега это было не легкомыслие даже, а грубейшее нарушение техники безопасности, не допустимое и для новичка!

«Ну всё, – решил я для себя, – больше не позволю спутнику никакой вольности до конца похода. Достаточно уже риска».

Пока Олег собирал обратно в рюкзак свои вещи я, одев обвязку и пристегнув к ней конец верёвки, успел вкрутить первый ледобур в лёд, для страховки на спуске.

– Пристёгивайся и страхуй меня, я первый пошёл, – дал команду я, подавая партнёру другой конец верёвки с готовым узлом, когда тот уже был готов к работе.

И мы снова ушли в тень ледника, теперь страхуя, по очереди, друг друга, согласно привычной и любимой мною технике. Один спускается на полную длину сорокаметровой верёвки, второй страхует на станции. И, выдав всю верёвку, кричит:

– Верёвка вся!

Тогда первый останавливается и вкручивает ледобур в лёд для нижней страховки второго, а закончив, даёт команду ему:

– Верёвка свободна!

Только тогда второй выкручивает свой ледобур, забирая его с собой, и сигналит о себе:

– Пошёл!

И, если он сорвётся, то кричит:

– Срыв!

Или не кричит, и пролетает мимо первого на две или меньше длины верёвки (смотря в каком месте был срыв). Хорошо, если не зацепит первого и страховка выдержит динамичную нагрузку. Вся опасность именно при этой – нижней страховке. На спуске «кошкой» зарубаешься, не видя куда, и перед тем, как опереться на эту ногу, пробуешь постепенно её нагружать, не отрываясь при этом от двух других опор. А если чувствуешь, что опора не надёжна, то приходится зарубаться в несколько попыток одной ногой: чуть левее, чуть правее, чуть ниже, чуть выше, или чуть сильнее и т.д. Так, с полной концентрацией внимания на этой работе, мы уже не замечали ни хода времени, ни угасания светового дня.

Сколько верёвок было на спуске, никто из нас не считал, успеть бы до темна – только это имело значение. Верёвками измеряется размер участка маршрута при использовании их на всю длину. Здесь же вряд ли какой дурак попрётся нашим путём, поэтому и не зачем было считать верёвки.

Уже в густых сумерках мы спустились с ледопада на ровную ледяную площадку и я с облегчением выдохнул, ведь не за себя, а за товарища и его твёрдость в соблюдении техники безопасности были все мои волнения. От его психического состояния зависела жизнь обоих. Слава богу, что не пришлось работать на вертикали ночью.

Так вот о чём, видимо, меня той ночью предупреждали свыше! Чтобы я, наверное, остановил поход, что был риск довериться такому товарищу. А я не понял, не прислушался к своей интуиции даже в начале сегодняшнего дня.