Ноги слабеют, и я понять не могу, откуда во мне столько сил, чтобы просто стоять напротив Покровского.

Получается вздохнуть только тогда, когда он разворачивается и отходит к телефону.

– Покровский! – рявкает в трубку. – Ты разобрался с вещами девчонки?

Я застываю на месте.

– Вези сюда. Подружка? – мужчина внимательно смотрит на меня. – Уладь с ней.

Подружка?

Марина?

О, черт.

– Что происходит? – на ватных ногах подбегаю к столу. – Что вы делаете?

Мое отчаяние его веселит.

– Ты переезжаешь. Сегодня же. Твои вещи…

– Нет! Нет! Нет! Вы не можете…

– Ты еще не поняла? Я могу все, девочка, – обходя стол, он останавливается. – Я. Могу. Все. Не будешь послушной, вылетишь из своего универа в одну секунду. Если и это тебя не образумит, то сама себе сделаешь только хуже. Ты же этого не хочешь?

Покровский наклоняется ко мне.

– Сейчас ты спустишься вниз и будешь всеми силами радовать свою мать и доказывать мне, что у тебя есть мозги. Еще ты будешь улыбаться и молчать. Если я узнаю, что ты что-то замышляешь, то сделаю все, чтобы ты до конца своей жалкой жизни жалела об этом.

Я борюсь с нахлынувшими слезами, когда дверь резко открывается и в проеме виднеется голова мамы.

– Уже надо садиться за стол, дорогой. Только вас и ждем. – Ее взгляд задерживается на мне. – Ангелина?

Киваю.

Маме этого достаточно, чтобы улыбнуться.

– Проводи девочку в ее комнату. – Покровский идет к двери. – Она хочет переодеться.

Мама и не заметила, как я выдохнула от облегчения, когда мужчина вышел.

– Я так рада, что мы все снова будем жить вместе. Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива наконец-то забрать тебя из того клоповника. – Обнимает меня за плечи и ведет куда-то по коридору. – Я знаю, что ты не в восторге от этой идеи, но дорогая, так будет лучше всем. Ты привыкнешь. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

– Не надо ничего мне обещать.

Хорошо мне здесь никогда не будет. Мне нужно быть подальше отсюда ради этого. Но я до сих пор дрожу от страха. До сих пор хочется разреветься. Черт, что мне делать?

– Ты привыкнешь, – повторяет она. – Мы все будем…

– Кто эти все? О ком ты говоришь?

Я не в силах сдерживать себя. Это все… Меня просто раздавили. Как мама может этого не замечать?

– Ты, я, Вова и Демид.

– Что? Он тоже будет здесь?

– Конечно. Мы начнем все с чистого листа.

С чистого листа? Да этот лист никогда не был и не будет чистым. Мама наивная, раз продолжает так думать.

Мы останавливаемся.

– Переодевайся, не буду тебе мешать. А затем спускайся. Мы будем праздновать ваш с Демидом переезд.

Это не праздник. Это поминки моей спокойной жизни.

Дальше – ад под одной крышей с Покровскими.

Нахлынувшая злость заставляет меня бросить Маринкины ботинки в дальнюю часть комнаты, чтобы они с грохотом врезались в стену. Легче мне от этого, конечно, не стало, но что-то светлое на душе появилось. Мама с Покровским хотят загнать меня в их дом? Отлично! Раз сейчас у меня нет другого выбора, значит, надо сделать все, чтобы он появился.

Подлетев к креслу, хватаю платье дурацкого розового цвета. Настолько розового, что даже пятилетка, глядя на него, скажет, что это перебор. Хотя… Ужасный, кислотный цвет полностью соответствует моему настроению.

Нацепив на себя все, что было куплено мамой, включая туфли, я решительно выхожу из комнаты, прислушиваясь к каждому шороху. Снизу слышны голоса. В кабинете Покровского кто-то ходит. Черт! Надо бежать. Уж лучше толпа незнакомых людей, глазеющих на меня, чем еще один разговор наедине с Вовчиком.

Мысленно я теперь только так его называть буду.

Вовчик – звучит не так устрашающе. Весело даже. А капля веселья только разукрасит мою жизнь.