Охнув, ретивая татарка бросилась к выходу и понеслась искать правду на шестой этаж. Анна, напуганная, смущённая, никак не могла придумать, что делать. Все тряпки хранились в ванной, но, конечно, давно промокли. Спасать их нехитрые банные принадлежности смысла не имело, вызывать аварийную службу – тоже, ведь Дамира Забировна наверняка уже туда звонила…

Анна захлопнула дверь ванной и заложила её старым халатом: по крайней мере, так вода не попадёт в прихожую.

Вернувшись в большую комнату – так у них в семье называли некое подобие гостиной размером в четырнадцать с половиной квадратных метров – она в сердцах выключила телевизор: заветный вечер был испорчен окончательно и бесповоротно.

***

Что-то очень мешало и одновременно приятно волновало… Она чувствовала: вот-вот произойдёт нечто необыкновенное, важное, страшное, но нужное. Сперва она почувствовала, что его руки, только что крутившие этот дурацкий волчок, гладят её волосы – сначала почти незаметно, потом всё более настойчиво. Ой! Теперь он потянул её за волосы так, что почти выступили слёзы. Но она мгновенно забыла о боли: теперь его руки перешли на бёдра, плавно спустились ниже… Почему же он не целует её? Почему она не чувствует его губ, его дыхания, пропитанного запахом сигарет, которые он только что курил во дворике садового павильона?..

…Проснувшись в кромешной тьме, Анна, полностью одетая, не сразу поняла, где находится. Нет, это была всего лишь её собственная комната – та, которую она заняла после смерти бабушки.

Какой стыд! Такая пошлость приснилась ей в самый первый раз с тех пор, как Максим Гордиевский вошёл в её жизнь. Неужели вот это грязное, животное, такое волнующее ощущение – неужели это и есть?.. Нет, она никак не могла назвать это тем самым словом. Это казалось настолько грубым и недостойным, что Анна невольно поднялась и принялась расхаживать по комнате.