Геннадий колол дрова, работал он уже несколько часов, стараясь расколоть все чурбаки. Он разогрелся, сбросил на кучу колотых дров телогрейку и свитер, расстегнул ворот рубахи.

Время от времени Фаина подходила к окну, задумчиво и внимательно смотрела на мужа.

Давно ли, стоя на берегу реки со своими подругами, она не сводила глаз с уплывающей по течению льдины с комочком брошенной на неё земли и молчаливо молила Бога, чтобы её льдина первой доплыла до торчащей из воды коряги, мысленно подгоняя её к своему счастью. Как оказалось, Бог услыхал её просьбу, и река тогда была на её стороне: правильно предсказала их будущее. И женщине захотелось получить от судьбы ещё одну подсказку.

Геннадий подкатил кряж старой берёзы, установил его поудобнее и замахнулся. В тот же миг Фаина загадала: если расколет с первого раза – вернётся домой, если со второго, то будет ранен, а если с третьего, то… всё и так понятно. Она уже жалела, что надумала гадать именно в эту минуту, что не выбрала другого момента и чурбака потоньше и поровнее, и с нетерпением замерла у окна. Время как будто растянулось, она успела несколько раз повторить «Господи, помоги ему!» и трижды перекрестить через окно его спину, прежде чем колун опустился и с гулким стуком развалил надвое тяжеленный кряж.

Фаина облегчённо выдохнула, на душе стало чуть легче. Она вышла в ограду, заглянула в баню. Дрова прогорели, вода в колоде была уже горячей. Обычно они топили баню по субботам, но на этот раз – в будний день, специально для Геннадия. Столбы дыма поднимались и над другими банями, и по ним можно было легко подсчитать, сколько мужчин рано утром покинет свои семьи и отправится по большой дороге навстречу судьбе.

Геннадий прервал работу, присел на дрова, закурил. Опускались сумерки, и он понимал, что расколоть все дрова всё равно не успеет.

Фаина вышла на улицу и присела рядом с мужем.

– Хватит, баня уже протопилась, я потом сама потихоньку доколю.

– Здесь и до утра не управиться. Пусть лежат, вернусь – доколю, а хочешь Антошку попроси, ему это только размяться.

– Обойдёмся без Антошки, сам доколешь, когда вернёшься.

– Пока и прошлогодних хватит. Эти сложи в ограде, а топи сухими, не жалей.

– Не знаю, всё ли собрала, не забыть бы чего, – сомневалась Фаина.

– Табак положила?

– Положила. И спички тоже, и старые газеты.

– Умница, без курева и солдат – не солдат, а без всего остального обойдусь.

– Ген, а кем ты будешь на войне?

– Маршалом буду, кем же ещё.

– Что ты смеёшься, мне же хочется знать.

– Кузнецом и буду, как дома.

Фаина недоверчиво смотрела на мужа, она не понимала, серьёзно ли он говорит. Заметив её смятение, Геннадий уточнил:

– Все мы будем ковать одну победу. Разве не так?

А уж где буду воевать и что делать – это не имеет особого значения. Серьёзности ему хватило ненадолго: – Хочешь быть женой героя-орденоносца? – Геннадий выставил вперёд грудь, будто на его рубашке уже блестели ордена.

– Для меня ты и так герой. Смотри, не выставляй свою беспутую голову, будь поосторожнее, – попросила Фаина, умоляюще заглядывая в глаза мужа.

– Или грудь в крестах, или голова в кустах, не за тем иду, чтобы от каких-то вонючих фашистов прятаться, никому за меня стыдно не будет. Не бойся, им с нами не справиться.

– Только обязательно вернись. – И, смахивая слёзы, горько пошутила: – Не оставишь же ты нашего Ивана без младшего братишки.

– Вернусь, вернусь. Ты думаешь, почему я Ванюшке кроватку из металла сделал? Для того и старался, чтобы хватило для его младших братишек и сестрёнок, у меня на судьбе написано быть многодетным отцом.