Рабочие уже расчищали фундамент дома грандмастера Харрата на Улместер-стрит по ту сторону холма, в престижной части города. Каким бы прочным ни был особняк, взрыв газа уничтожил его без надежды на восстановление. Судя по слухам, смерть грандмастера вызвала едва ли большее удивление, чем смерть моей матери, и никто не упоминал о связи между ними. Бытовое газовое освещение было редкостью в домах жителей Брейсбриджа и обычно считалось настолько ненадежным, что, знай об этом грандмастер Харрат, он наверняка отчаялся бы когда-либо убедить местных жителей в преимуществах столь странного и нового явления, как электричество. Он был не из Йоркшира. Он приехал из Лондона, так и не женился, и – хоть я сомневаюсь, что в Брейсбридже многие знали это слово – ему была свойственна некоторая манерность, как въевшийся запах одеколона или аккумуляторной кислоты. На подобном фоне тот факт, что он приглашал мальчиков к себе домой после обеда в полусменник, показался бы тривиальным, знай о нем хоть кто-нибудь. Он умер, вот и все дела. Возможно, в этот самый момент его хоронили в отдаленном склепе какой-нибудь часовни, принадлежащей великой гильдии. Поди знай. Мне было, в общем-то, плевать.

Отец Фрэнсис закончил проповедь, и люди начали расходиться, направляясь в похожий на длинный сарай зал собраний на Гроув-стрит, где их должны были угостить холодными мясными закусками и выпивкой: детям предназначалось имбирное пиво, женщинам – сладкий херес, мужчинам – крепкий коричневый эль. Я остался стоять с последними скорбящими, не желая, чтобы этот момент опустошенности заканчивался. На дальней стороне кладбища высились темные тисы, словно бдительные наблюдатели. Внезапно дерево, на котором задержался мой взгляд, изменилось и… превратилось в маленький силуэт в широкополой шляпе и мешковатом пальто. Гостья приблизилась, пробираясь между памятниками.

– Я чувствовала, что должна прийти, – сказала мистрис Саммертон, – но я знала, особенно после случившегося, что мне не следует никому показываться на глаза.

– Они, наверное, уже забыли, – ответил я. – Или забудут к тому времени, как выпьют пару стаканчиков в зале собраний.

– Тебе не следует быть таким циничным, Роберт.

Мы поглядели, как последние присутствовавшие на похоронах покидают кладбище через церковные ворота. Похоже, никто из них не обратил внимания на мистрис Саммертон и меня. Мне пришло в голову, что сейчас мы оба похожи на тисы. Мы повернули в противоположную сторону, в нижний город, где на главной площади, как и положено в шестисменник, раскинулся рынок. Мы долго молчали и просто бродили между прилавками, среди хлопающих навесов под торопливыми тучами. На мистрис Саммертон было тяжелое пальто и изящные туфли, едва ли прочнее тапочек грандмастера Харрата, но при этом куда менее грязные, чем окружающее нас изобилие башмаков и сабо. Еще на ней были красивые длинные перчатки из телячьей кожи, а очки сверкали в лучах солнца. В такой серый день, при виде старушки в подобном наряде, никто бы не усомнился, что она всего-навсего еще одна гильдейка. Эфир может работать в обе стороны; я это осознал, наблюдая за тем, как мистрис Саммертон нюхает лук-порей и щупает хлеб, проверяя на свежесть. Как и дивоблеск, он может быть ярким или темным. С его помощью можно создавать прекрасные двигатели, передавать сообщения по телеграфу и строить по всей Англии мосты, которые не рухнут. Или же он породит драконью вошь; жгучее, вонючее растение-кукушку… а также ужасного тролля, который поселится в спальне моей матери. Эфир может обернуться чем угодно. Мистрис Саммертон взяла меня за руку и повела мимо ведер с пуговицами из Дадли, гор сахара, привезенных с самих Блаженных островов, и груд пятнистых водяблок из Харманторпа, что неподалеку. Мы полюбовались засушенными ветками ивы и фонарницы в закоулке, где продавец совершил неслыханный поступок – подарил моей спутнице букетик, чтобы она приколола его к лацкану. После всего, что случилось, я с трепетом ловил каждый подобный момент.