– А вы заметили, здесь хана называют султаном?

– Так ислам, что вы хотите…

– Любопытно, если смотреть отвлечённо, со стороны, как идеология изменяет видение мира. Вот были язычники, понимали окружающее определённым образом, загнали их в ислам, и стали видеть всё иначе. Получается, без постороннего влияния мы могли бы понимать то же самое совершенно особенным образом?

– В наше время невозможно представить условия, в которых человек может оказаться без постороннего влияния. Мы можем только убеждать себя, что выбрали мировоззрение сами.

– Ну мы-то с вами неверующие.

– Как сказать. Атеизм – тоже мировоззрение.

– А вот давайте представим, предположим на секундочку, что есть «тот свет», есть некие сгустки сознания, которые остаются от людей земных. О чём эти души размышляют? Ведь получается, что и думать не о чем. Все эти человеческие отношения, войны, болезни, поля-огороды, заводы и компьютеры – всё это чисто земное, плотское. Остаётся ли что-то, о чём стоит размышлять на небесах?

– Эк вас повело в философию! Это вино на вас так действует?

– Да что мы там выпили – по капле. Извините, у меня бывает, мысли куда-то побегут…

– Нет, действительно занятно. Если вдуматься, всё наше даже самое великое – на самом деле исключительно мирское. Наверно потому и говорят, что нужно жить земной жизнью «на полную катушку», и непременно с интересом. А на небесах будем «на заслуженном отдыхе» бездельничать и думать о любви.

– Любовь – тоже земное, тоже телесное, никуда от этого не деться.

– Если хотите, я вам скажу личное. Я уверена, что в земной человеческой любви, если исключить плотское, есть маленький яркий остаток – любовь неземная, которая и зажигает плотскую. Вот эта частичка и будет нам радостью после жизни. Видите, я, получается, верующая. Вступайте в мою секту.

– Я, пожалуй, уже давно в той секте, только не формулировал. Хотя, земная любовь тоже – такая прелесть!

– Насчёт «прелести» не согласна.

– Простите за нескромный вопрос: вам совсем-совсем неинтересны отношения с мужчинами?

– Ха-ха! Я вовсе не о том. Я о слове «прелесть». Знаете, что оно означало в те самые времена, когда жил ваш Светлан Голосеев?

– Наверно, что-нибудь интимное?

– Отнюдь… Ой-ой, у меня дёрнуло! Ух, как тянет! Помогайте, пожалуйста!

Я перехватил леску и вытащил на палубу минтая сантиметров семьдесят длиною. На возгласы Лиры Павловны вышла вся компания.

– Выбросить? – спросил я.

– Чего это? – удивились чуть ни хором.

– Так это же минтай. Мы в молодости всегда выбрасывали, считалась сорная рыба. Она же гельминтами сплошь нашпигована.

– Да брось, а как же минтаевые путины, тысячи тонн улова?

– Те тысячи тонн на удобрения пускали и норкам на корм. Кстати, и навагу на зимней рыбалке не брали, тоже считалась никчёмной рыбой, разве что собакам или свиньям.

– Да не может быть! – Вадим верить не желал. – А что же японцы, корейцы – дураки, что наш минтай скупают по бешеным ценам?

Я не стал продолжать перепалку. В конце концов, только что об этом говорили: внешнее влияние оказывает воздействие на восприятие событий. У нас с Вадимом разный жизненный опыт – вот и вся причина разногласий.

– Давайте отпустим, – твёрдо сказала Лира Павловна. – Я поймала, я и судьбу её вершу. Отпустим!

– Да ладно, – сказал Вадим, поднял рыбину за жабры и опустил рядом с бортом. – Живи! Лира у нас добрая!

Все вернулись в кокпит, а мы с Лирой Павловной остались. Начал моросить дождик, стало зябко.

– Вы не договорили, Лира Павловна, так что же означало слово «прелесть»?

– Старинное славянское слово «прелесть» означало: обман, заблуждение, обольщение и даже дьявольские козни.