Зашла и лечащий врач, совсем молоденькая, принялась отчитывать: что толку плакать, если надо решать проблемы по мере их поступления. Здесь лежат еще более тяжелые дети, так что можно сказать, что с моим ребенком еще все в относительном порядке. Этому надо радоваться, замечать прогресс, лишнего не надумывать, не беспокоиться из-за того, чего нет…

***

Может, ты когда-нибудь прочтешь эти строки, сынок. Я безмерно тебя уважаю, малыш, да, уважаю и горжусь твоей волей и упорством, с которым ты противостоишь всем напастям, которые с нами приключились. Ты изо дня в день радуешь и удивляешь меня новыми достижениями – одним словом, улучшением общего состояния по всем направлениям. Я люблю тебя всем сердцем и верю в силу твоего характера. Я всегда с тобой и за тебя!

***

Можно сколько угодно рассуждать о родительской любви к своим детям, говорить красивые слова о материнском сердце, но когда испытываешь невероятно щемящее чувство до физически ощутимой боли в его области, когда дыхание перехватывает от того, насколько сильным, оказывается, может быть эмоция, нельзя найти слов.

Я стою у окна и смотрю, как идет первый в этом году настоящий снег. Вчерашний был похож на ледяной дождь, ложился на дороги изморозью, но не украшал город. Сегодня метет сильно, а ведь еще три недели назад я ехала в роддом и видела, что на деревьях еще были листья. Помню эти почти прозрачные березки на обочинах дорог, их нещадно трепал сильный ветер, а желтые листочки все равно держались, создавая удивительное ощущение беззащитности.

Я сейчас смотрю на этот снег, а на руках у меня крошечный теплый человек, с нежнейшей тонкой кожей, под которой на щеках еще видна сеточка кровеносных сосудов, с душистой шелковой макушкой. Он сопит и хмурится во сне, а во мне растет неведомое раньше чувство, переполняет и вырывается наружу всхлипом – я прикусываю губу, чтобы не напугать сына. Человек родился, а я его мама – и так будет всегда.

Первую неделю, навещая Т в реанимации, я почти всегда испытывала определенный набор чувств – страх, беспокойство и жалость. Среди всего этого, конечно, была и любовь, но вычленить ее было сложно – любовь была в страхе, ощущалась в постоянном беспокойстве, она же рождала жалость. Позже, когда мы оказались в одной палате, я впервые испытала трепет от осознания того, что весь он – это тоже я. Только тогда началось наше настоящее знакомство – на тактильном уровне, на уровне запахов, я поняла, что не только я его знаю и чувствую – он тоже на уровне инстинктов знает и чувствует меня. Тогда началась ответственность – я заботилась о том, чтобы сыну было сыто, тепло и сухо. Я вливала в него свои силы и энергию, любовь была подчинена логике. Я ни на секунду не могла расслабиться и почувствовать момент, потому что важно было соблюсти режим питания, сна и бодрствования, успеть в перерывах помыть, намазать, запеленать, проследить за отхождением воздуха из желудка и сохранением еды в желудке…

Вот только совсем недавно, когда я немного расслабилась, мне стало ясно, что формулы, правила и беспрестанные подсчеты – это мое желание держать все под контролем. Оно важно при уходе за малышом, но лишает меня ценного личного участия. Значит ли это, что с таким отношением к делу на моем месте справился бы кто угодно?

И только сегодня ко всему этому добавилась безусловная любовь – нежность, восхищение, принятие, наделяющее меня удивительным терпением. Мой сын – мое отражение. Сила моих эмоций зашкаливает – я так сильно, что даже больно! – люблю.

Когда Т впервые сам взял грудь, я чуть не вскрикнула от радости, засмеялась беззвучно – спасибо тебе, сын! Удивительный человек, тебя уже сейчас невозможно заставить что-либо сделать – ты сделаешь это тогда, когда сам захочешь. Горжусь тобой, любовь.