– Послушай, у нас родился сын! У него проблемы с дыханием, поэтому сейчас он в реанимации, как и я…

Я провела в реанимации 6 часов, и это время пролетело на удивление незаметно. У меня поднималось давление до 170, получалось сбить до 150. Мне кололи обезболивающее в ногу, напоминали о том, что нужно часто пить. В 16:15 дали поесть запеканку, я уничтожила ее практически моментально.

Я четко понимала, что мне нельзя раскисать: чем быстрее я приду в норму, тем быстрее смогу увидеть сына. Понемногу начала отходить сначала правая нога, следом за ней левая. Сначала я смогла напрягать ягодицу, слегка шевелила пальцами, потом сгибала и разгибала ногу. Живот постепенно наливался болью. Матка внезапно, но кратковременно каменела, пульсируя.

Через 5 часов из-под меня убрали окровавленную пеленку, заменили ее на новую, подложили еще одну, в виде подгузника и перевязали живот тканью. Тело под пеленкой горело, ткань давила. Но медсестра сказала, что с перевязью будет легче, это полезнее для сокращающейся матки. Начав вставать, я смогла оценить это.

В первый раз после операции я села с огромным трудом, после нескольких секунд в ушах начался жуткий гул, бросило в холодный пот, все вокруг стало кружиться, а во рту пересохло. Если бы медсестра не подтолкнула меня на подушку, я рухнула бы с кровати вперед головой, потому что, боясь боли, продолжала изо всех сил сохранять сидячее положение, вцепившись руками в простыни. Через какое-то время я попробовала сесть еще раз, смогла дойти до коридора, позвонить мужу, но снова почувствовала дикое головокружение и с помощью медсестры вернулась в кровать. Она сняла катетеры, помогла пересесть с кровати на коляску и повезла меня в палату.

По дороге мы заехали в детскую реанимацию. Увидела его, кроху, с торчащей изо рта трубкой. Стояла, вцепившись в бортик специальной кроватки, на которой он лежал, чувствуя, как в ушах нарастает гул. Медсестра выдавила из моего соска немного молозива, чтобы дать сыну в первый раз в жизни почувствовать вкус мамы. В палате я окончательно обессилела.

С утра следующего дня наступил кошмар. Еле-еле поднявшись с кровати, я пошла сдавать кровь из пальца – в тех же кровавых пеленках между ног, которые мне дали в реанимации, в больничной, тоже испачканной кровью ночной рубашке и халате – моих вещей так и не было, поэтому я не могла привести себя в порядок. После я побрела к сыну, пока не понимая, что именно нужно делать. Оказалось, сцеживать молоко. Медсестра показала мне, как это делать – процесс нехитрый, но у меня совсем не было сил, и чувствовала я себя настолько отвратительно, что в конце концов у меня закружилась голова и медбрат отвел меня в палату, обещав кого-нибудь позвать. Я без сил лежала в кровати, ни на что не способная и жутко измученная отсутствием хоть какой-то помощи и внимания со стороны. Только моя соседка по палате давала мне воду, а затем и йогурт из холодильника. Наконец пришла медсестра. От избытка чувств я глупо разревелась – призналась, что мне было жутко страшно от того, что никто не обращал на меня внимание, я не знала, что мне делать и что думать – и о своем состоянии, и о состоянии сына.

***

Во время родов в легкие Тимура вместе с водами попала инфекция, из-за чего в первое время ему было трудно дышать – понадобилась дыхательная трубка и лечение антибиотиками.

Подозрение на каорктацию аорты (сужение просвета в ней, разновидность порока сердца), о которой врачи говорили мне во время беременности, оказалось ложным, но после обследования врачи выявили дефект межпредсердной перегородки. С этим можно жить, с возрастом эта особенность исправляется – либо проходит сама, либо корректируется с помощью операции.