– Так, а чё сидим? – Отец появился в дверях неожиданно. – Я думал, ты уже умылась, оделась.

Таня оторвалась от своего любопытного занятия. Стрелки меж тем образовали одну длинную, почти вертикальную линию, немножко изогнутую внизу. Девочка взяла со стула вчерашние колготки и стала напяливать их одной рукой. Крошечная надежда на то, что мама всё же даст ей на утренник белые, не говоря про нарядное платье, угасла. Зато уже ношенные колготки было удобно надевать, и Таня порадовалась, что не надо сильно помогать больной рукой. С платьем она тоже приноровилась: сначала продевала в рукав левую руку – потом всё остальное делать здоровой гораздо легче. В коридоре затрапезную шубку, неизвестно кем ношенную до Тани и кем отданную, помог натянуть отец. Он уже пришёл в себя, и в его больной после вчерашнего голове созрел план: под прикрытием необходимости вести ребёнка в детский сад он хотел выйти из дома и отправиться к кому-нибудь из дружков. Отец торопился, поэтому и сапоги, и шапку на Таню надел сам: так быстрее.

В раздевалку в саду заходить не стал. Посмотрел в открытую дверь, что дочь направилась к своему шкафчику, и пошёл «по делам». Таня стянула варежки, которые тут же повисли на пришитой к ним резинке, торчавшей из обоих рукавов, открыла дверцу шкафчика, а там… Там было невообразимое! Невозможное. Волшебство…

Там висело белое платье.

Таня вскрикнула и прижала ладошку к губам. Это была левая рука, но девочка не почувствовала никакой боли. Она зажмурилась и долго боялась открывать глаза: вдруг это показалось. Потихоньку, сквозь ресницы стала вглядываться в нутро шкафчика: платье было на месте. Теперь Таня смотрела на белое чудо распахнутыми в пол-лица глазами и не дышала. Она протягивала к нему руку, но робела прикоснуться: вдруг оно исчезнет.

На её вскрик из группы выглянула воспитательница. Она ждала Таню и этого самого момента. Рано утром вешая платье в шкафчик девочки, Елена Валерьевна представляла реакцию Тани – предвкушала и сама радовалась, как ребёнок. Сейчас, улыбаясь, она остановилась в дверях, в носу предательски защипало. Она сквозь наплывшие слёзы смотрела на детское счастье. И это тоже было счастье.

– И чтоб никакого алкоголя! – строго наказал худрук Николай Александрович и с улыбкой подмигнул, процитировав героя Буркова из «Иронии судьбы»: – «Всем надо быть в форме, всем надо Новый год встречать».

Артисты, занятые в «Щелкунчике» тридцать первого декабря, решили отметить премьеру. Скрепя сердце он попросил их сделать это по-быстрому и по-тихому. Договорились, что в 23:30 в театре никого не будет. Собрались в самой большой гримёрке. Принесли кто что – по заранее оговорённому списку. Ну и, конечно же, как это без шампанского в Новый год?

– За премьеру! С наступающим! Пусть всё плохое останется в этом году, а сказку мы возьмём с собой в новый.

Протянутый Кириллом бокал Вика выпила быстро. Она всё порывалась рассказать ему о том, какие новые чувства переживает. Ей необходимо было выговориться, поделиться, иначе, казалось, её разорвёт. Она никак не могла прийти в себя после спектакля. Кажется, что осталась там, за кулисами, откуда на сцену выбежала уже Машей. Это было настоящее чудо.

– Ты понимаешь, я так боялась всё время – напряжение зашкаливало, а как только сделала первый шаг на сцену, отпустило, от страха не осталось и следа: я как будто попала в зазеркалье. Это уже была не я, понимаешь? – Вика впилась пальцами в руку Кирилла и, почти вплотную приблизив к нему своё лицо, горячо шептала: – Я не понимаю, что это. Да, оркестровое исполнение гениального Чайковского – это нечто, но я слышала его десятки раз и могу пропеть от начала и до конца весь балет. Да, я чувствовала, как на высоких поддержках дух захватывает, но мы с тобой репетировали их, и его всегда захватывало от страха. А тут – от восторга, понимаешь? Да, сцена даёт совсем другое ощущение по сравнению с классом! Но не в первый же раз я на неё вышла – и прогоны на ней были, и разводная. Однако ж ничего подобного я не испытывала. Что это? У тебя похожее?