Вволю наплескавшись, Сергей вышел в предрассветную прохладу. Небо посветлело, посерело, и в молочной тишине всё заливистей и громче перекликались звонкие птичьи голоса. По тропинке мужчина неспешно вернулся к дому. Под развесистой березой, на верхушке которой что-то напевала белка, его ожидал большой медный самовар, а рядом гордо пристроился свежеиспеченный хлеб. Густая сметана и янтарный мед так и ждали, когда их намажут на большой хрустящий ломоть.

Белая собака лежала на пестром домотканом коврике и внимательно смотрела на приготовления к завтраку. Не спали все обитатели маленького двора. Как будто чего-то ожидали…

Сергей с удовольствием надкусил хрусткий хлебный ломоть и, отхлебнув из белой фарфоровой кружки обжигающий чай, обратился к собаке:

«А почему баба Нина тебя порой "Облачком" называет? Ты же вроде Клавдия?»

Белка перепрыгнула пониже и, свесившись с толстой ветки, засмеялась:

«Вольный перевод, так сказать… Ты с английского Клауд5 переведи – вот тебе и облачко, и Клавдия – два в одном».

«Нина Петровна английский знает?»

«Ну ты же знаешь».

«Знаю. Но это – я. А она, живя в Запределье, – откуда?»

«Дубина! Всё, что знаешь ты, знает и она. – Белка помолчала и добавила: – Жалко, что ты сейчас не можешь знать всего, что ей известно. Приходится вдалбливать тебе простые истины».

«Ничего себе, простые!» – покачал головой человек.

«Да как же можно не знать? Это ж как два пальца об…»

«И откуда у вас троих такая грубая манера разговора?» – поморщился Сергей.

По меньшей мере странно было слышать от непоседливого милого зверька крепкие слова, зачастую переходящие в почти площадную брань. И опять перехлест в сознании: «Брань – от зверька?!» Когда уже он ко всему этому привыкнет?

«Не откуда, а для чего! – считав его мысли, ответила Клавдия. – Для энергетического баланса».

«Что?»

«Ну, баланс необходимо соблюсти, – белка деловито почесала пушистое пузико. – Чтобы у Антонины там, в ее темноте, была возможность хоть что-то светлое сохранить. Правильная речь – ее спасательный круг в море тьмы».

«Ну а нам с хозяйкой и с этой хвостатой тараторкой приходится почти что жаргоном пользоваться. Вот и делим этот груз на всех, – вздохнула белая собака. – Хорошо, хоть можно поругаться по-настоящему, уединившись. То, что ты порой от нас слышишь, Человек-Сергей, это, поверь, такая мелочь…»

«А куда деваться? Мы Нине Петровне помогаем. Если бы не наша поддержка, она тебе строение мира на фене бы объясняла, – продолжила Рыжуля. – Ты думаешь, я там песни на березе пела? Да материлась я нараспев. Залезла повыше, чтоб никто не слыхал, и крыла всех и вся на беличьем матерном».

* * *

На покосившемся крыльце появилась бабка в домотканой рубахе и накинутом сверху капоте6. Кряхтя, спустилась по ветхим ступенькам. Отдышалась немного, оглядела Сергея, улыбнулась:

– Ну что, соколик, чист и свеж как огурец? Пойду и я старые косточки попарю, чтобы восстановление веселее шло.

Опираясь на клюку, она побрела к берегу.

– Может, помочь чем, баба Нина? – глядя ей вслед, спросил доктор.

– Да чем ты сейчас поможешь? Разве что ковш воды мне в баньку принеси. А я пока отдохну, – хозяйка присела на ствол упавшего дерева и словно окаменела. С каждым часом она двигалась всё тише, всё чаще замирала, будто отключалась от мира.

Сергей пошел в избу. В предрассветном сумраке вода в кадушке показалась ему не совсем свежей. Может, где еще есть? Огляделся, увидел за печкой два кувшина. Взял ближайший и налил содержимое в черпак. В спешке совсем не обратил внимания на разлившийся по избушке хрустальный звон. Или просто стал привыкать к непонятным пока еще волшебным звукам, ощущениям, цветам.