– Значит, сядешь, – уже тише сказал ротный. – Если выживешь, посчитаешь. – И, обращаясь ко всем командирам взводов: – Проинструктировать личный состав! Выдвигаемся через пятнадцать минут!

Ротный зашагал в штаб, командиры взводов повернулись к строю. Лицо Кулака было искривлено от ярости больше, чем обычно, но сохраняло всегдашнюю ухмылку силового превосходства.

– Так, блядь! – начал он. – Дела хуёвые, но всегда может быть хуже. План такой. Подъезжаем вплотную. Если там забор такой же хлипкий, как в нашей части, сносим его БМП и ебашим внутрь – прям аж хуярим. Если снести забор не удастся, оставляем технику под забором, забираемся на технику и разведываем обстановку. Если за забором чисто, срезаем колючку болторезами и перелезаем. Если грязно, обстреливаем врага через забор. Зачистив ближнее пространство, срезаем колючку и перелезаем. Захватываем первую близлежащую постройку, устанавливаем там опорный пункт, зачищаем пространство вокруг. Далее – аналогично и по ситуации. Вопросы?

Мы промолчали.

– Покурить, обоссаться, выдвигаемся через десять минут!

Мерклое солнце неслышно кралось в зенит. Мы брали Кяхту в полукольцо издалека, чтобы монголы не заметили нас, пока все силы не подтянутся на периметр. Однако нас всё равно заметили и вывели навстречу колонну БМП-два.

– Вот бляди степные, – сказал Кулак, глядя в бинокль. – Сами поди на конях прискакали, а уже осваивают нашу боевую технику. Разгромим.

Воевать не хотел никто из нас, однако меньше других – Брежнев, простодушный солдат из Омска, прозванный так за кустистые брови. Брежнев так и сказал Кулаку:

– Товарищ сержант, а что сейчас можно сделать, чтобы не воевать с монголами?

За что Кулак двинул ему коленом в живот. Брежнев согнулся, Кулак повалил его на землю и стал бить по спине, приговаривая:

– Пойди!.. Договорись!.. С ними!.. Долбоёб!.. Чтобы!.. Не!.. Воевать!..

Кулак плюнул рядом с Брежневым, хлестнул взглядом остальных. Мы своим видом показали, что у нас вопросов нет.

Сзади прибывали наши БМП-два и танки. Спереди Кяхта обрастала кольцом захваченной монголами бронетехники. Стало очевидно, что мы не подберёмся к военной части просто так, чтобы сломать забор и всех там положить.

Ротный вернулся с полкового собрания и созвал командиров взводов на закрытое совещание у себя в палатке. Мы курили, проклиная молчаливые сопки, и ждали своей участи.

Вернулся Кулак, вставил в зубы сигарету.

– Что скажете, товарищ сержант? – спросил Толстый, поднося ему огонь.

– Завтра на рассвете выступаем… А это что за нахуй?.. – сигарета Кулака повисла на его губе.

Мы проследили направление его взгляда. По степи, уже довольно далеко, в сторону монголов шагал одинокий солдат.

– Брежнев… – выронил кто-то.

– Ха-ха! Договариваться пошёл!..

– Ебать долбоёб!..

Кулак сорвался и побежал к лагерю, дёрнул Пана из палатки:

– Пан! Заводи машину, быстро!..

Кулак и Пан в УАЗе, едут догонять Брежнева, подпрыгивают на холмах чуть не до облаков. Это видит ротный.

– Это что, блядь, нахуй, такое?!

– Дезертиры, товарищ капитан, – бросает Толстый. – Решили переметнуться на сторону ебучих монголов.

Не раздумывая ни секунды, ротный устремляется в штаб. Толстый прыскает со смеху, но остальным не смешно. Через минуту ротный спешит назад вместе с начальником штаба и командует:

– Рота, строиться!

Мы строимся, ротный и начальник штаба жгут нас взглядами, тяжело дыша. Толстый прикусывает губу.

– Слушай мою команду! – орёт ротный, от волнения ломая голос. – Сейчас рассаживаемся по машинам, настигаем этих двоих и возвращаем в лагерь. Выполнять!

Бежим к машинам, рассаживаемся. Восемь БМП выдвигаются ловить дезертиров. В нашей бэхе Татарин, Крошко и Толстый, я за штурвалом.