Я стоял дневальным, все сержанты и рядовые были в рабочке. Пришёл Казах – дедушка из десантного батальона, квартировавшего в соседнем бараке. Казах этот был небольшой, худой, наглый и хитрый как сатана. Наши деды с другими были на равных, однако никто из них другим не доверял. Особенно Казаху.

– Маэстро, дай машинку постричься, – сказал Казах.

– Не дам, – ответил я. – Мне тогда достанется.

– Да нормально, я с твоими поговорю, не достанется.

– Ну так поговори, тогда и придёшь.

– Да мне сейчас надо постричься, ёбанама. Ты чё такой-то, а? Дай машинку!

Минут двадцать он меня одолевал, и в конце концов я решил, что проще дать ему машинку: пострижётся и вернёт, никто и не заметит.

Казах ушёл с машинкой. Прошёл час. Другой. Рота вернулась из рабочки. Стало ясно, что Казах не придёт. Когда второй дневальный вернулся с ужина и сменил меня, я пошёл не в столовую, а в батальон Казаха. Двери были заперты. Я постучал.

– Чего надо? – спросил их дневальный через дверь, разглядев в глазок, что пришёл рядовой.

– Я к Казаху.

– За машинкой, да?

– Бинго.

– Он сейчас занят.

– Ну и пусть, машинку отдайте.

– Ей стригут.

– Кого?

– Батальон.

– Какой, в жопу, батальон?! Я её Казаху дал постричься.

– А у других что, по-твоему, волосы не растут?

– Так дело не пойдёт! Возвращайте!

– Не велено.

В роту я вернулся с ясным предощущением фаталити. Надежда была лишь на то, что машинку отдадут завтра, когда всех перестригут. Татарин быстро убил её:

– Маэстро, где машинка? Мне нужно Пана стричь.

Пан был один из самых непредсказуемых и опасных дедушек. Водитель комдивовского УАЗика, дерзкий улыбчивый парень, который любил быть на расслабоне и устраивал истерические припадки с избиениями, стоило кому-то хоть немного этому расслабону помешать.

Я пошёл к Пану, честно изложил ситуацию. После длительного унижения и избиений дедушки отправили меня всю ночь тереть óчки: «Скажи спасибо, что мы тебя в них не окунули, мразь, если утром не будут сиять, языком, сука, вылижешь». Тут мне действительно повезло. Кузнецова, кто съебал в Сочи, например, окунули в очко в первую же ночь после возвращения. Беднягу взяли толпой, сунули головой в ржавое, обоссаное, измазанное говном очко и спустили воду. Искупавшихся в очке называли «бобры», это была низшая каста армии страны России.

Под утро, когда я закончил с óчками и собирался поспать оставшиеся до подъёма тридцать минут, на выходе из умывальника я вдруг столкнулся с Терминатором. Так называли старшего сержанта десантного батальона, потому что он вёл себя, как искусственно выращенная универсальная машина смерти. Высокий, плечистый, кошмарно спокойный, с мускулистым лицом. Расположенные над квадратным подбородком массивные губы Терминатора никогда не улыбались, их уголки всегда были чуть опущены, транслируя жестокость и отвращение. Глаза Терминатора стальным безразличием глядели прямо тебе в душу, сканировали её, анализировали, быстро находили оптимальный способ выкачать из неё веру и любовь и оставить только прогрессирующий вакуум ужаса.

Это был худший человек в части, возможно, даже на Земле. Его и некоторые офицеры боялись до уссачки. Может, разве Тоша-разведчик, с кем ты, читатель, познакомишься вскоре, мог дать Терминатору отпор, но они друг с другом на моей памяти не связывались, вероятно, понимая, что эта дивизия слишком мала для них двоих.

Когда Терминатор чего-нибудь хотел, тот, кто попадался ему на глаза, должен был ему это дать. Если не давал, Терминатор оказывал на него тяжёлое психологическое давление. Если этого было мало, то и физическое. И так до тех пор, пока человек не ломался, начиная верить, что действительно почему-то должен Терминатору нечто, что тот хочет получить: деньги, вещи, поступки.