– А если продробрать… – он сбился, и обдумал последнее слово. – Подобрать! Подобрать правильный ритм, вроде как бывает во время глубокой медитации, и записать его в мозг, то начнутся видения. И мы точно узнаем, могут они предсказывать будущее или нет. А таблетки – это что бы мозг не мог сопротивляться настройкам.

Что настоящие видения отличаются от обычных галлюцинаций, Эмиль убедился еще на третьем курсе, под руководством красотки Реи, одержимой духовными практиками. Она учила его медитации, йоге, и еще некоторым, более интересным и чисто телесным занятиями, ради которых Эмиль покорно терпел медитацию и йогу. Он сидел в дыму благовоний, глубоко дышал, слушал звук поющей чаши и оказался в небе над океаном. В океане тонула яхта с красным треугольником на парусе.

Видение мелькнуло, пропало, и вспомнилось через два дня, когда в новостях промелькнул репортаж о крушении яхты с красным треугольником на парусе.

Отношения с Рее закончились за год, но красный треугольник не давал покоя. Видение яхты было пророчеством! Или совпадением. Но если все же пророчеством, то будущее можно предсказать! Надо только правильно настроить мозг. Месяц медитаций не дал больше ни одной картинки, и Эмиль вспомнил о науке. На поиск видений уйдут годы тренировок, или полчаса наедине с прибором, который умеет задавать нужные биоритмы.

Положение лучшего студента, а потом и аспиранта, открывало много возможностей. В картонной коробке копились данные. Записи биоритмов мозга спящих людей. Медитирующих людей. Бредящих людей. Всех, кто помогал понять, какой рисунок ритмов надо записать в свою голову.

Эмиль натягивал шапочку с электродами, и рассказывал все это – самому себе, в основном, что бы бороться с сонливостью, которая пришла за таблетками.

– Мы настроим мозг на ритм, в котором начинаются видения. Получим их, запишем, и запрем в коробку. И проверим потом, сбылось или нет. Круто же – аппарат для предсказаний! Никаких гороскопов – просто нажал кнопку, увидел будущее! Что-то меня развезло совсем.

– Ну, так ложись! – буркнул Чак. – Не наводи суету, сам говорил, что надо быть в покое.

Эмиль лег. Он все настроил, как надо, и не ошибся. Что может пойти не так? Он снова посмотрел на часы – 12—57. Пора закрыть глаза, расслабиться и принять видения.

Затрещала спичка.

– Чак, не вздумай тут курить у меня! – гаркнул Эмиль и открыл глаза.

Огонек зажженной спички замер в воздухе. Он рос, становился больше и охватывал мир. Импульсы тока проникали в мозг Эмиля, настраивали его ритмы. Эмиль смотрел на спичку, и уже не видел ее. Он видел только бесконечный свет, который обнимал весь мир. Свет был прекрасен.

Рев гудка локомотива вырвал Эмиля из света и швырнул в видение.

Ревет гудок локомотива, ревет мотор старой черной машины с белой дверью. Удар! Поезд отбрасывает машину в сторону. Кровь на руле. Смерть. Время на часах – 17:07.

Тело, в футболке с рисунком маяка, лежит на полу тесной кухни. Удар. Кровь. Смерть. Выстрел. Пуля бьется в стену. Рука с ножом. Смерть. Изуродованное ударами лицо. Камень в крови. Смерть. Рука в резиновой перчатке сжимает пистолет. Смерть!

Разбитая молотком кружка лежит в лужице из остатков чая.

Видения сменялись как кадры из разорванной кинопленки. Короткие, яркие, кровавые обрывки фильма, который еще не снят.

Они наполняли разум, врезались в мозг.

Удар. Рассеченная голова. Смерть. Тело на полу. Кровь. Смерть. Машина на рельсах. Поезд. Удар. Смерть.

Эмиль дернулся и выскочил из видений, как ныряльщик из глубины воды, вдохнул, попытался встать, но не попал ногами в пол и упал. Он не стоял на рельсах, его тело не смяло поездом, пули не летели в него. Эмиль «Голова» Рани лежал на полу лаборатории кафедры нейрофизиологии.