– Э, ты кто такой? – вяло спросил Чак.

Голова после удара болела, кровь еще текла из раны, так что говорить нагло и уверенно пока получалось плохо.

– Я встану – я тебя урою, ты понял? – предупредил он.

– Кто я такой? – задумчиво повторил Миллер. – Пожалуй, братишка, я твой доктор!

– Какой на хрен доктор, урод? Да я тебя…

Голова резко дернулась от удара в лицо, и Чак умолк.

– Доктор! – повторил Миллер. – Сразу и хирург, и анестезиолог. Наркоз я тебе на улице выписал, а сейчас начнем операцию. Будем вырезать из тебя ответ на твой же вопрос: «Ты кто такой?».

Он вынул из кармана складной нож. Раскрыл его, полюбовался зазубренным лезвием. Закрыл и снова убрал.

– Хотя у тебя есть шанс. Один шанс, понял? Ты ответишь до того, как я спрошу в третий раз, и останешься жив. И цел! Почти.

Еще один удар в лицо объяснил, что значило слово «почти». Со вторым ударом в носу Чака что-то хрустнуло, а после третьего он повалился на спину вместе со стулом. Он попытался заорать, но умолк и захрипел, когда дорогой ботинок из натуральной кожи воткнулся в его бок.

Миллер сгреб его и рывком посадил обратно. Пуговицы от расписной рубашки полетели во все стороны, и удары полетели за ними. Они сыпались на лицо, на ребра, в живот, умелые, сильные, точные, и когда их скрыл туман в голове, новая ватка с нашатырем вернула Чака в реальность.

– Ну что, братишка, будешь еще хамить? – почти дружелюбный голос прорвался через звон в ушах Чака.

Он помотал головой.

– Хорошо. Теперь спрашиваю второй раз – кто ты такой? Рассказывай.

– Что? – спросил Чак и получил новый удар.

– Все рассказывай. Начни с моего джипа. В нем маячок стоит! Еду я, значит, за Ларси – это девка моя. Ее ищу, сумку ищу, знаю, что она в джипе, и тут сюрприз! Нахожу мой джип, и вижу как ты, сученок, бьешь фару!

На последних словах голос вдруг потерял дружелюбие и два новых удара снова опрокинули Чак в темноту, а новая ватка снова вернула в сознание.

– Потом ты садишься в мою тачку, едешь к какой-то забегаловке и давишь какого-то деда. Вот тут я не понял. Ты с ней спишь?

Чак сжался, но ударов больше не было.

Он помотал головой.

– Значит, ради сумки? Понятно. А что за дед? Это что бы меня подставить, что ли? Что бы моя тачка засветилась в наезде? Тогда надо было давить насмерть! Ну и где теперь сумка? Скажешь: «Я не знаю» – сдохнешь.

– Я не знаю! – прошептал Чак. И снова начались удары, а спасительная тьма все не приходила.

Меньше всего в мире Эмиля манило место, издевательски названное Оазисом. Но эти руины – общий знаменатель всех видений. Все видели их! Самое главное – там. Даже если не понятно, что такое это «главное».

И пока Чак терял сознание и возвращался обратно, Эмиль следил за часами. Время 18:40 – в нем все дело. Он видел часы, Оазис и паука на нитке, и не знал, что именно случится, но знал, когда все случится. Не можешь убежать от предсказания? Пойти ему на встречу, обними как друга и постарайся задушить в объятиях.

В заброшенный двор он вошел через сломанные ворота, и до этого смутно надеялся, что пробраться на территорию Оазиса не получится, но все получилось. Сломанные ворота открывали проход во двор, заваленный мусором, и приправленный свежей кровью. Она оставила полоски на земле, как будто кого-то волоком тащили по камням и стеклу.

Эмиль поднял увесистый булыжник. Бросок в лицо таким камнем свалит с ног кого угодно.

В видении Эмиль не видел камней в свое руке, но не мог и гарантировать, что их не было, раз уж видел только заброшенное здание и часы. Он закрыл глаза и стоял без дела. Слушал птиц, подставлял лицо раскаленному ветру.