– Ты ее искал! – Эмиль ударил кулаком по стене. – Ты болтался по городу и искал свою бабу, и… Да чтоб тебя, Финик, ну ты же знаешь, что я из-за этого умру!

– Она, вроде, мертвая, – повторил Гектор. – Зато без кольца!

– Ты проверял?

– Проверял, кольца точно нет.

– Ты пульс проверял, дебил?

– Нет.

– Так иди и проверь. И если она живая – вызови скорую. А если нет – вызывай всех, а то у тебя дома труп, и все навесят на тебя. А ты еще мне позвонил, и я окажусь соучастником. А оно мне надо? Ты и так меня подставил уже, от такого даже мне не отмазаться.

Эмиль посмотрел на часы: 18:23.

– Может, ты приедешь? Дружище! – хныкнул голос в телефонной трубке.

– Слушай меня, дружище! – перебил Эмиль. – И запоминай: я скоро умру. В видениях это было, меня там режут, в меня стреляют, меня поезд давит. Не она умрет, а я! Я тут изгаляюсь, пытаюсь все изменить, а ты все исполняешь! И Клякса тоже. А если все исполнится, я умру. Так что раз вы оба решили меня так подставить, то свои проблемы теперь разгребайте сами. А я тогда тоже пойду, куда должен пойти, и разберусь в этих ваших долбаных видениях.

– Это ты придумал.

– Не важно! Важно, что я знаю место и время, и иду туда. А ты, раз сам себе бабу нашел, сам с ней все и решай.

Эмиль провел по экрану телефон, и уже не услышал ответ. Сбывается все! Кроме совсем уж невероятного дождя. Он не смог увильнуть от грохота разбитой посуды в кофейне, не смог избавиться от часов. Чак купил идиотскую рубашку, которую никогда бы не надел, вечно одинокий Гектор нашел свою красотку в зеленом платье. Избитую красотку! Этого в видениях не было, так что все сбывается, но не все сбывается так, как ждали участники Клуба Единица.

Эмиль сунул телефон в карман. В его видениях было место и время. Он знал, куда идти.

Оазис. Грязь на полу. Паук спускается на нитке, черный и на удивление жирный. Следы крови на раскрошенном бетоне. Время на часах – 18:40.

Если увильнуть от встречи с судьбой нельзя, то придется познакомиться ближе. В этот раз Эмиль все же вышел за дверь, и телефон больше не звонил.

Чак не ощутил свой путь по земле, камням и останкам бетонной дорожки, и это было к лучшему. Этот путь он проделал волком, пока чьи-то руки тащили его вперед. И на всем пути оставил на ошметки ткани от штанов и куски своей же кожи с того, что прикрывали эти штаны.

Ощущения от внешнего мира начались с удара по лицу. Он едва ощутил пощечину, еще одну, и далекий голос, гудевший что-то вроде: «Давай, спящая красавица, просыпайся!». Боль в голове заглушала ощущения от пощечин, и их Чак едва чувствовал.

Потом к носу поднесли ватку, смоченную в нашатырном спирте. Чак вдохнул резкую вонь, дернулся и очнулся.

Человек рядом с ним довольно кивнул и отшвырнул ватку. Тяжелый, высокий, накаченный человек в дорогом костюме, безжалостно заляпанном пылью. Ворот рубашки обвивала золотая цепь, висящая на показ поверх галстука, который стоил дороже, чем все, что хранилось в квартире Чака.

Человек в таком наряде не вписывался в окружавший его погром, грязь и копоть. Внутри Оазиса царил хаос, созданный взрывом и пожаром, отшлифованный годами запустения, но человек не обращал на все это никакого внимания. Он видел места и похуже, а в иных из них даже жил куда дольше, чем хотелось.

Кто-то назвал бы его Миллером Масперо. Кто-то вздрогнул бы от этой фамилии, а кто-то схватился бы за оружие, но Чак пока не знал этого, да и не стремился узнать. Если этот пижон – тот, кто врезал ему по голове, то пижону уже конец!

Чак дернулся и не смог встать со стула. Стул пережил взрыв и пожар. Когда-то на нем мог сидеть грузчик, тайно курящий на складе магазина или бухгалтер, подчищающий следы своих же растрат. Теперь на нем сидел Чак, привязанный тонким капроновым шнуром.