Санька с удивлением смотрит на него и Константин Иванович начинает рассказывать.

– Довольно долго годов в Одессе встречались разрушенные в войну здания. И хотя мне категорически было запрещено посещать подобные реликвии, но разве может усидеть дома пацан, когда соседские мальчишки приносят из развалин гильзы, ржавые каски, автоматный рожок, а то и штык-нож. Конечно, была вероятность нарваться на неразорвавшийся снаряд или мину, но бог миловал. Я был помладше товарищей и почти ничего не находил, но однажды мне повезло. В щели между досками я нашёл потемневшую от времени монету. Находку свою я понёс показать деду. Дед, полковник в отставке, некоторое время разглядывал монету, а потом, к моему удивлению швырнул её на землю.

– Это немецкие деньги, – сказал он, отвернулся и ушёл домой.

В мои восемь лет слова деда мало что объяснили мне, но пропасть, найденному с таким трудом сокровищу, я дать не мог. Разыскав на земле монету, я вечером тайком разглядывал через увеличительное стекло орла, держащего в лапах свастику, и непривычные готические надписи. Так впервые я узнал, что деньги бывают разные. Потом эта почерневшая цинковая монетка долгое время использовалась при играх в войну для изготовления «настоящих» немецких документов. Если, положив её под листик бумаги, потереть бумагу обратной стороной простого карандаша, действительно получался оттиск похожий на печать. В те годы мы всё время играли в войну. Причём любое увлечение носило всегда повальный характер. Если идёт фильм «Крестоносцы», то из картонных ящиков делаются латы и щиты, строгаются мечи и целый день идёт рубка. Достижения в космосе отмечалось нами запуском ракет, изготовленных из фольги от шоколадок и киноплёнки. Иногда подобные забавы кончались печально, два месяца я скрывал от матери ожёг, полученный от взрыва коробки самодельного пороха. Порох мы использовали для зарядки самодельных пушечек, изготовленных из гильз от нагана. А пушки эти были главным оружием крепостей, которые мы лепили из пластилина. Крепости эти были великолепны. Они имели открывающиеся ворота и подъёмные мосты, рвы заполнялись водой. Охранялись они собственным флотом и десятками вооружённых до зубов пластилиновых солдат. На строительство подобного архитектурного шедевра уходило несколько месяцев и гордился им владелец не меньше, чем дворянин своим родовым имением. Хозяевам таких огромных владений как-то не солидно было не иметь собственной валюты. Ею стали служить пачки этикеток от тушёнки, которые принёс кто-то из родителей. Этикеток на всех не хватало, поэтому обделённые начали рисовать собственные деньги, снабжая их различными печатями, номерами, украшая рисунками и собственными подписями.

Девочки предпочитали другие игры. Они делали так называемые «секреты». В земле выкапывалась ямка. Дно её тщательно выравнивалось и из цветочков, фантиков и прочей ерунды выкладывался узор, иногда довольно красивый. Девчонки хвастались друг пред другом своими секретами и тщательно скрывали их от мальчишек. Во всём этом как в капле воды отражается в чистом, ещё не замутнённом виде отношения между женщинами и мужчинами. Женщины, создавая вокруг себя ореол таинственности и исключительности, стремятся привлечь мужчин, занятых войнами и бизнесом.

Но наше увлечение изготовлением денег было непродолжительным. Как бы тщательно ты их не вырисовывал и сколько бы нулей на них не приписывал, покупательная способность у них была нулевая. И, конечно, всегда находился болван, который вопреки всем соглашениям, приписывал на своих примитивных деньгах дополнительные нули, и разом обесценивал всю работу остальных. Во дворе на площади Потёмкинцев, где жил мой знакомый – Виталик, ребята эту проблему решили, при этом чисто экономическим путём. Система была проста, логична и действовала несколько лет. Деньги были конвертируемы в советскую валюту. Курс был самый нормальный: сто рублей детских денег равнялось одной копейке советских. Если вы думаете, что нули можно было рисовать до бесконечности, то ошибаетесь – в обращение принимались только купюры достоинством в 100, 150 и 200 рублей. Деньги мог выпустить каждый, но чтобы они стали настоящими, необходимо было внести в банк, которым заведовал Виталик, по копейке за сторублёвку. Тогда деньги с подписью банкира, кассира и снабженные оттиском печати, сделанной из школьной резинки, становились подлинными. В случае надобности в банке свободно обменивались детские деньги на советские. В то время даже на копейку покупались спички, стакан газированной воды, пёрышко или школьная резинка, три копейки стоила булочка и проезд в трамвае.