Но сейчас он понимал, что отец любил его, просто иначе он не мог воспитать в нем сильного и стойкого тайджи. А настоящий хунтайши должен быть жесток, он должен забыть милосердие и думать только о своем величии. Такие вещи нельзя выучить в одночасье, ты должен впитать их с рождения. И он, Хотогчин, впитал их. Впрочем, он старался не повторять ошибок своего отца, возможно, потому, что методы его воспитания были ненавистны новому хунтайши. И хотя своего старшего сына Сэигэ он воспитывал в строгости, но и не обделял отцовской заботой. Он старался, чтобы его сын чувствовал всю ответственность, лежащую на хунтайши, но при этом не забывал свое собственное «я».

Младшего сына Галдена, Баатур отдал на воспитание в буддийский монастырь. Он хотел исключить любые притязания на престол между своими сыновьями. Так, Сэигэ он готовил к военному ремеслу, а Галдена к светской жизни. Впрочем, это также было продиктовано желанием оградить одного из сыновей, отправив его в монастырь, он спасал его от родовых интриг. В своей боязни потерять власть, хунтайши дошел до того, что стал убивать родственников, по крайней мере, тех, кто мог претендовать на престол.

Сэигэ послушно стоял и ждал ответа отца. Он привык слушать того и питал к нему глубокое уважение. Но следует сказать, что в душе ему не терпелось самому взойти на престол и уж тогда, он бы захватил всю Среднюю Азию, дошел бы до русских степей, а на востоке отбил бы родные ойратские пастбища, отнятые у них Цинской Империей.

Цинская Империя! Он ненавидел ее. Посланники империи были повсюду, их ставленники были советниками у его отца и фактически руководили им. Мало того, что они с каждым годом продвигали свои границы все дальше, на земли Джунгарского ханства. Так они еще и диктовали свои условия, направляя всю мощь Джунгарии в сторону степняков Средней Азии.

Он не любил цинцев и в этом он был не одинок. Практически также мыслили все родовые вожди ойратов, но они все понимали, что полностью зависят от Цинской Империи. И если Император поднебесной пожелает, то завтра же степи Джунгарии запылают огнем. Китай был слишком силен, по крайней мере, сейчас. Сэигэ имел на это свои взгляды и в своих мечтах видел себя великим завоевателем, с мнением которого будет считаться китайская знать.

– Сэигэ, – промолвил, наконец, хунтайши, – скажи мне, что ты думаешь о нынешнем положении в степи?

Сэигэ задумчиво поглядел на отца.

– Я вижу настроения среди воинов. Они хотят сражений, им надоело сидеть здесь подобно овцам, отец. Они хотят войны, им нужна кровь, добыча и слава. Вот что я вижу!

Хунтайши кивнул, скорее своим мыслям, нежели словам сына.

– Это хорошо, а что думаешь лично ты?

– Отец, я полностью полагаюсь на твое мнение. И я считаю твое решение абсолютно верным. Мы должны выступить в степи Жетысу. Мы должны захватить казахское ханство, до того, как они окрепнут.

– Молодец Сэиге, но что ты думаешь по поводу Цинской Империи?

Сэигэ, казалось, замялся. Он даже не знал, что и говорить. Лгать отцу он не мог, так как тот прекрасно знал настроения своего сына. А говорить правду, значило идти против политики отца. В любом случае компромисса быть не могло, и Сэигэ ответил уклончиво:

– Я думаю, что нам следует быть настороже.

– А ты знаешь мнения моих советников?

– Я знаю, что все они подданные Императора, и это достаточно, чтобы понять их желания.

Баатур нахмурился.

– Это ты сам так решил, или тебя надоумила твоя мать?

– У меня есть свои глаза, отец.

– Это хорошо, продолжай наблюдать дальше. И позови Даваци, я хочу с ним поговорить.

– Слушаюсь отец, – Сэигэ кивнул и вышел из юрты.