Когда понял, что занимаюсь бесполезным делом, плюнул на поиски того места, где видел сумеренник, пошёл просто по направлению. Думал, не один, чай, там цветок рос, должны и другие его собратья там быть рядом. Если сумеренник – растение, то по закону своего естества должен он стремиться разпространиться настолько, насколько представляется возможным.

Шёл я всё быстрее. Не спешил, но и топтаться на месте смысла не было. Шёл и примечал места, где прохожу, на случай, если придётся вернуться, старался хорошенько запомнить свой путь, чтобы не повторить ошибку прошлого раза. Для этого даже приминал траву всем своим весом в торфяную кашу, оглядывался, убеждаясь, что мой сегодняшний след хорошо виден. На день-два его должно хватить, а большего времени не потребуется. Если будет нужда, непременно завтра-послезавтра вернусь, снова притопчу осоку и другие болотные травы. Шёл я всё дальше, углубляясь в заболоченный лес. Травы становилось меньше, кустов и деревьев – больше. Постепенно я стал примечать, что чаще стали встречаться странные кустики, незнакомые деревца. Скоро понял, что сухой путь закончился, под ногами хлюпала вода. Хорошо, что, уходя из дома, я догадался на всякий случай обуться в мокроступы. Ветви цеплялись за мою одежду, словно желая преградить путь, не пустить туда, где болото хранит свои секреты. Преодолев подтопленный участок, выбрался на сухую землю. Пошёл дальше не по направлению, а туда, где было сухо. Решил, что если потребуется, по свежему следу быстро вернусь к сосновому леску, а пока пойду вперёд, раз болото отступило и под ногами не чавкает земля, напитанная влагой.

Сколько бы я ещё так прошёл – не знаю, но вдруг услышал незнакомые голоса. Один женский, а другой как будто бы детский. Пошёл я в их сторону, невелик крюк – несколько десятков шагов. Скоро вышел на женщину-цыганку (узнал по одежде, да и внешне было видно, что человек не наших кровей. Смотрела она куда-то выше моей головы в сторону болота. Шла, осторожно ступая, держала мальчика за руку, просила его успокоиться. Было заметно, что мальчик был чем-то сильно расстроен. Я решил ничего не утаивать, не придумывать. Поклонившись, поздоровался. Цыганка ответила тем же. Я облегчённо выдохнул, заметив крестик на шеё мальчика: «Слава богу!Православные!»

– Сашу змея напугала, он решил, что наступил на неё и она его за это укусила. Я посмотрела, ранка есть, кровь течёт. Убедилась, что это не укус змеи, а рана от того, что напоторжил1* сынок ногу, наступив на сухой сучок. На всякий случай кровь из раны отсосала. Теперь вот идём дальше, но пора, наверное, и возвращаться.

Я представился, цыганка назвалась Зоряной, сказав, что есть и крестильное имя, но Зоряна для неё привычнее. Обнаружив в кармане завалявшийся кусок сахара, который когда-то прихватил дома для Жульки, протянул его мальчику, резонно решив, что угощение поможет цыганёнку успокоиться, уменьшит последствия недавно пережитого испуга. Зоряна с благодарностью посмотрела на меня, улыбнулась и предложила погадать за мою доброту. Я хотел было отказаться, но, почувствовав искренность в голосе женщины, согласился:

– Погадай, Зоряна. Только без утайки и обмана говори – всё как есть! Мне первый раз гадают, оттого и не желаю быть обманутым, чтобы не разочароваться в вашем бродячем племени. Гадай! – и протянул ей руку ладонью вверх. Она взяла мою руку, приблизила ладонь к своему лицу. Что-то шептала, водила своим пальцем по линиям ладони, снова шептала. Наконец отвела мою руку в сторону от себя и, улыбаясь, сказала:

– Ждёт тебя, раб божий Панкратий, долгая жизнь и большая любовь. Впрочем, любовь та будет скоротечной и, не гневайся, плод той любви будет долгое время тебе неизвестен, хоть и знаком. Лишь на закате дней своих откроется для тебя тайна плода той любви, и тогда ты обретёшь покой и умиротворение. Кроме того, придётся тебе хранить ещё две тайны, которые ты пронесёшь по жизни и передашь их, как наследство, потомкам своим.