Сумасшедшие Таня Лаева

© Таня Лаева, 2025

ISBN 978-5-0065-7708-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вы когда-нибудь хотели убить своего мужа? Спорим, что, да? И не единожды… представляли, как острое лезвие мягко входит в его шею, или как, надышавшись газом, он сладко засыпает навеки вечные.

Эти мысли посещают меня все чаще, особенно теперь…

Стивен практически не разговаривает со мной после нашей последней стычки, и это сводит меня с ума. Он сильно осунулся, впрочем, как и я. Мы оба очень худые и несчастные.

Но ведь я в этом совсем не виновата!

У каждого сосуда есть критический уровень наполненности, и мне иногда кажется, что стенки моего дрожат и крошатся, и вместе с ними все, что меня окружает. Я живу с чувством чудовищной переполненности и перенасыщенности его враньем и пустыми обещаниями. Единственное, что меня держит – это наша маленькая дочь.

Еще с недавнего времени я до болезненных колик в ногах боюсь подходить к зеркалу. Порой мне кажется, что оно искажает не только то, как я выгляжу, но и все, что отражается вокруг меня. Я боюсь… боюсь ту, что смотрит на меня по ту сторону, будто она знает что-то очень нехорошее обо мне. Иногда мне кажется, что она хочет мне что-то сказать, но просто смотрит и повторяет мои движения.

Иду к окну в бесшумных тапочках, которые когда-то были белыми. Краем глаза с полопанными капиллярами подглядываю на себя в узкое длинное зеркало. Мои острые колени выглядывают из-под тонкой ткани протертых домашних рейтуз. Стивен смеется над ними, а мне становится еще холодней.

Впалые щеки, огромные серые глаза, растрепанное почти белоснежное каре, больше похожее на солому, чем на волосы. Замученная домашними хлопотами затворница. Ну разве можно сохранить верность такой-то спутнице?

Прячусь за прозрачным тюлем. Перевожу взгляд на остановку поодаль соседского дома, где на скамье террасы сидит несменная почти лысая бабка, чья макушка и лужайка выгорела под палящим июльским солнцем.

А вот на-аша ядовито зеленая, сочная, изумрудная, но не стриженная, потому что Стивен слишком много «работает». Хорошо, что у нас стоят автоматические поливалки.

Жду школьный автобус, который вот-вот привезет нашу крошку домой, и тогда моя жизнь снова наполнится смыслом. Сквозь тонкие стволы невысоких деревьев проглядывает образ приближающегося желтого бегемота, НО… он снова проезжает мимо. Он не выпускает мою малышку, и я вижу ее испуганные моего цвета глазки среди жизнерадостных детских лиц, никак не реагирующих на стук маленьких кулачков о закрытые двери.

– СТОЙ!

Теряю тапки на ходу, выбегаю на улицу и бегу за медленно едущим транспортом босиком, в домашнем бесформенном хлопковом халате.

– СТОЙ!

Задыхаюсь от бега и слез. Он никогда не останавливается. Он всегда проезжает мимо будто в нашем микрорайоне совершенно нет детей.

Но они есть. Я слышу их плач каждую ночь. Их стенания разрывают мне легкие изогнутыми ржавыми гвоздями, и по моим внутренним органам течет бурлящий кипяток.

– ЭМИЛИ! – раздается позади.

Оглядываюсь и вижу полуобнаженного босого мужа, бегущего следом. Он ловит меня, пытается затащить обратно в дом, и мы мокнем под щедрым холодным душем из дурацких разбрызгивателей.

– Наша дочь… – еле дышу и плачу, – Стив… ее опять увезли… почему я больше не могу видеть ее?

– Милая, идем в дом, – пытается быть заботливым, – Ты принимала таблетки, выписанные доктором Драйвом?

Его руки словно смирительная рубашка, мои запястья стягиваются на копчике, и я не чувствую власти над своими руками. Я закрываю глаза, и вокруг все стихает.

Я не слышу шипения работающих поливалок, не слышу, как дзинькает детский велосипед, как по микрорайону частного сектора крадучись едут дырявые сгнившие ведра, которые вроде как все еще называют машинами. Ветер не колышет мелкие листья, черные птицы замирают в полете, готовые упасть замертво в эту секунду.

– Эми, прошу тебя, успокойся. Наша дочь живет пока у наших добрых друзей. Она вернется, когда тебе станет лучше.

Слышу быструю отрепетированную речь. Тон его стыдливый, и меня это нестерпимо бесит. Мои плечи сопротивляются, но ноги ватные, и на них будто надели пудовые гири, увязшие в зыбучем песке. Я начинаю кричать. Я никогда в своей жизни не кричала так громко, не звала своего маленького ангела так отчаянно.

– ПУСТИ-И-И-И!

Ничто и никто не смеет пошевелиться в эту секунду, будто кто-то нажал две вертикальные палочки на пульте управления одной сплошной галлюцинацией. Единственное, что движется прямо сейчас, это огромный темно-зеленый мусоровоз, который завернул на нашу узкую улочку и слегка задел мусорный бак самых любопытных и отчаянных зрителей моей погони за дочерью. Глухой звон прикоснулся к виску.

– Пус-ти, – говорю и не узнаю свой голос, теперь грубый и озлобленный.

Это не я…

Я всегда боялась того, кто живет за углом моей несчастной души, похожей на настоящий дуршлаг, израненный острыми осколками из страданий. Я боялась того, кто заставляет делать необъяснимые вещи. Второе я, которое в любой момент может захватить власть над моим разумом и овладеть моим телом. И в тот день это наконец-то произошло.

Грузовик останавливается, и озадаченный водитель чешет свою овальную репу, удерживая педаль тормоза. Красные габариты отражаются в окнах практически заброшенного дальнего дома с сухой безжизненной лужайкой. И даже в них я вижу зажженные злорадством разноцветные радужки местных алкоголиков, которые по вечерам испытывают голосовые связки своих детей на прочность.

Наш район не самый благополучный, а поливалки есть только у нас. Мы самые жирные сливки среди бомонда улицы Черных дубов. Те самые богатые снобы, ненависть к которым заставляет идти дождь только над нашим домой, а молнии бить лишь в наш громоотвод.

Как же я ненавижу их всех. Зарезала бы как свиней. Свиньи… вот кто они.

– Эмили, идем, все и так смотрят, – Стивен начинает нервничать, и я прекрасно знаю, чем все это закончится сегодня.

Он накачает меня лекарствами и отправится колесить в центр, снимать шлюх, бухать… простите, заливать горе из-за своей безобразной сумасшедшей жены.

Время снова пошло, когда я посмотрела на голый торс, а потом на голову своего мужа с зализанными гелем иссиня-черными волосами и взмолилась в последний раз в своей жизни, ибо, начиная с этого дня, она больше никогда не станет прежней. Мой маленький мир на заброшенной Господом улице дал трещину такого размера, что лучи настоящей реальности пробили в моей голове сияющую брешь.

– Я хочу поехать с тобой, Стиви. Почему ты меня никуда не берешь, почему ты больше не возишь нас на карусели? – моя голова качается как неваляшка, а глаза непроизвольно хлопают как у куклы.

Медленно опускаюсь на траву в знак покорности перед неоспоримым лидером, настоящим царем дубового нищего прайда.

– Кого вас?

Вот он, опять этот взгляд. Полный жалости и сожаления. Он делает из меня сумасшедшую, он говорит мне, что у нас никогда не было детей.

– Меня и нашу малышку, Стив, ну почему ты так поступаешь с нами.

– Эми! – зарычал разноглазый брюнет, – Нет, это невыносимо просто! Сейчас ты поедешь к доктору Драйву, и мы начнем все по новой! Ты же клялась, мать твою, что ВЕРИШЬ мне!

– А, ты, клялся мне в ВЕРНОСТИ перед Господом!

Мы говорили об однокоренных словах, но о совершенно разных понятиях. Мужчина схватил мой локоть, впился в него жесткими пальцами и рванул вверх мое ватное тело.

– Я работаю двадцать четыре на семь, чтобы оплачивать твое лечение. Это ты, гребанная одержимая маньячка, поехавшая, как и твой отец!

Стив рассвирепел по-настоящему на этот раз и ударил меня по самому больному. Мне казалось, что еще немного, и он вырвет мой локоть с мясом, что моя кисть упадет на высокую траву, а на плече повиснут лоскуты кожи и сломанные пустотелые кости.

Его белки налились кровью. Он устал. Он хотел избавиться от меня… снова. Но он знал, на что шел. А теперь он мечтал. Он провоцировал. Его ждали его девочки. А наша дочь была неизвестно где и с кем. Ведь у нас, черт возьми, не было друзей.

Люди постепенно стекались ближе к нам. Замызганные и вымоченные в дешманском алкоголе они не разделились на два лагеря. Они все были на стороне Стивена, который прямо сейчас тряс меня словно куклу.

Куклы… – люди вокруг были похожи на набитых вонючими тряпками чучел, плохо сшитых с пуговицами вместо глаз. Они казались лишь бутафорией, а наш микрорайон сейчас стал выглядеть словно черная картонка с расчерченными белыми линиями контурами.

– У нас дома нет даже ни одной фотографии, Эми! – не сдавался благоНЕверный, перехватывая меня за плечи, – Ну неужели, если бы у нас была дочь, мы бы не печатали ее снимков.

– Ты их сжег, – прошипела я, – Чтобы водить в наш дом любовниц, пока я якобы на лечении.

– Каких еще любовниц?! Да мы еле концы с концами сводим.

Соседи замыкали кольцо, часть уже преградили дорогу, и водителю мусоровоза ничего не оставалось, кроме как наблюдать за семейной драмой. Я видела, как он поставил ручной тормоз и лег на руль, с отвращением смотря на мои потуги разобраться со своим безумством. Запах сена сменил запах мусора, и некоторые секунданты начали натягивать футболки на носы.

– Нищие не покупают себе чертовы поливалки, Стивен! – ледяная дрожь пробежала под кожей, и я попросила в последний раз, – Верни мне мою дочь, и мы уедем. Я устала жить между бредом и ложью.