Как передать то, что я чувствовала? Таких слов ещё не придумали, да и не объяснить этого, это можно только прожить, ощутить самому. Потом я долго скрывалась от людей и выходила лишь по ночам, чтобы тайком ловить сны крестьян – ни на что другое у меня просто не осталось сил – а с наступлением рассвета снова уползала в сырые пещеры. Сколько это длилось? Не могу сказать, я ушла внутрь себя и словно заиндевела – казалось, ничто в целом мире не способно было меня отогреть, лишь ему это оказалось под силу. Как он меня нашёл, да и меня ли он искал, я не знаю, я его об этом не спрашивала. Достаточно того, что однажды ночью, когда я в очередной раз улавливала обрывки нескромных сновидений, мне на плечо опустилась рука, от которой веяло такой силой и таким теплом, что, казалось, внутри меня что-то хрустнуло и шелуха изморози, покрывавшая моё естество, осыпалась. Казалось, он был таким же древним как звёзды надо мной и таким же мудрым как окружающие моё дневное убежище горы – счёт его лет перевалил за десять сотен. Он начал обучать меня, и делал это по-своему, совсем не так как Ева. Она вела меня нежностью и лаской, он – силой и настойчивостью, она учила меня смирению, а он – выживанию. Будучи магом, он слабо разбирался в моей суккубьей природе, и многое приходилось добирать наитием, интуицией, опасными прежде всего для меня самой опытами. Зато он помог мне освоить универсальную магию, научил обороняться, и сам умел делать это как никто другой. В то страшное для всех, и людей, и Иных, время, по-другому было просто не выжить – или убьёшь ты, или убьют тебя.

Я выследила их. Мне понадобилась для этого пара десятков лет, но что такое два десятилетия для бессмертного существа? А вот их время не пощадило – два почти что старика с ужасом смотрели на меня, когда я появилась в их келье. Они пытались мне что-то противопоставить, но мой Учитель великолепно меня подготовил. Я выжгла их разум, шепнув напоследок имя моей наставницы. Нет, я их не убила, ведь Ева учила меня никого не убивать. Они остались в живых, вот только жизнью это сложно было назвать. Отныне они были обречены до конца своих дней видеть только аутодафе, произведенное над моей наставницей, и слышать её имя. Когда утром остальные братья, встревоженные отсутствием старейшин, зашли к ним, их встретили два уныло пускающих слюни идиота.

Тогда он ничего не сказал, хотя прекрасно знал, где я была и что сделала, он просто посмотрел на меня долгим и внимательным взглядом, как умел смотреть только он. А на следующий день мы уехали во Францию и с тех пор почти не вспоминали о Тоскане и призраке моей прекрасной наставницы, навеки поселившемся в её горах.

– Ты найдешь его?

– Я постараюсь.

– ТЫ НАЙДЕШЬ ЕГО?

– Я сделаю все возможное.

– ТЫ! НАЙДЕШЬ! ЕГО!

– Я его найду.

Я посмотрела ему в глаза, и, нет, он не лгал, он никогда не обманывал, по крайней мере, меня. Хитрил, недоговаривал, уходил от ответа – это да, но лгать – никогда.

– Что ж, значит, мне волноваться не о чем.

– Вы уже успели довериться?

– Да…

– Свет мне свидетель, зачем же ты поторопилась? Почему не посоветовалась со мной?

Он поцеловал меня в лоб, крепко обнял и принялся слегка укачивать. Я давно не чувствовала себя такой спокойной и защищённой.

– А что в этом плохого? Я читала, что суккубы и раньше так делали, зато в случае беды мы всегда сможем помочь друг другу.

– Да, да, объединить души и энергию, поделиться памятью и мыслями – всё это, несомненно, звучит красиво. Но сколько реальных случаев доверия ты знаешь? – он отстранился, встал с кровати, подошёл к окну и задернул штору.