– Я рада угодить вам, – сказала Вера, и он не заметил никакой иронии в ее словах.

– Вера, – вдруг сказал он вкрадчиво, – ты не хочешь приходить и заниматься тут хозяйством?

– Отчего вы так решили? – Вера вспыхнула и замешкалась.

Ларионов смотрел на нее пристально, и она отвела взгляд.

– Мне так показалось. Я не хотел бы неволить тебя, – сказал он, и его голос стал глухим.

Вера поспешно закидывала капусту в бульон.

– Вам показалось, – сказала она спокойно.

– Ты стала часто меняться и работать по ночам вместо Полины, – не выдержал Ларионов.

Вера долго мешала щи. Ей хотелось броситься к нему и сказать все, что ее мучило все эти годы; ударить его за непонимание; расплакаться от боли, которая ее глодала с тех пор, как он ушел. Но Вера не могла…

– Вы здесь ни при чем, – ответила она мягко, чтобы не вызывать в нем лишних умозаключений.

– В чем же тогда дело, Верочка? – спросил Ларионов, и Вера заметила нетерпение в его голосе. – Что с тобой происходит?

Вера повернулась к нему; и в ее глазах против воли заблестели слезы, которые она всеми силами старалась подавить.

– Мне надо многое обдумать, – сказала Вера словно самой себе. – Мне кажется, что иногда человек подходит к какой-то важной черте, сам того не понимая. И в этот момент происходит какая-то мучительная душевная работа. Я даже не могу объяснить… Это морок…

Ларионов смотрел на нее пристально и знал, что она не высказывала своих важнейших переживаний. Он знал, что Вера не хочет говорить с ним о том, что ее заботило, и что даже под давлением она не выдаст свои истинные мысли. Ларионов понимал это с грустью, потому что чувствовал, что повинен в том, что Вера стала такой закрытой.

Вера быстро прибиралась в кухне, пока дозревали щи, стараясь заглушить нахлынувшие слезы. Она собирала с пола кусочки капусты, глубоко дыша – по опыту в тюрьме и на этапе она знала, что это помогало остановить нарастающую истерику.

Вера старалась вытащить из печи тяжелый горшок, но от неопытности и волнения делала это неловко. Она никак не могла поднять его прихватом. Ларионов забрал у Веры прихват и сделал все сам. Она улыбнулась и пожала плечами. Потом она налила ему щей в плошку, спросила, будет ли он сметаны – он отказался; поставила перед ним на стол тарелку; подала хлеб и ложку, свежее полотенце; пожелала ему приятного аппетита и стала собираться.

– Вера, – не в силах сносить все это, произнес Ларионов. – Вера, присядь, пообедай со мной хоть раз.

Вера хотела отказаться, но он смотрел на нее с таким напряжением…

– Я съем немного хлеба, – сказала она мягко и присела на другой стороне стола.

– Хоть так, – промолвил он.

Она насыпала на серый хлеб соль и откусывала небольшими ломтиками. Ларионов налил чай с сахаром и поставил перед ней; Вера видела, как раздувались его ноздри. Он чувствовал, что не мог обедать при ней оттого, что не мог есть при человеке, который уже почти год как не питался по-людски.

– Вы хоть попробуете мои щи? – сказала она. – Или даже не удостоите?

– Только если ты тоже попробуешь, – ответил он с улыбкой. – Не могу же я один подвергать себя риску. Повар просто обязан пробовать свою стряпню.

Вера посмотрела на него лукаво и налила себе немного в чашку.

– Положи и кусок мяса, оно должно быть мягким, – продолжал он.

– Не будьте смешным, – улыбнулась Вера.

Она обмакнула по привычке хлеб в суп и попробовала. Щи были пересоленные, но вкусные. Вере все могло показаться волшебным после баланды, которой их кормили на зоне. Она боялась выказать голод и пробовала неторопливо. Ларионов смотрел на нее, как смотрят родители на детей, когда кормят тех. Он тоже попробовал щи и принялся есть.