– Сказать тебе правду, – выдохнула Федосья, – ты лучше меня знаешь, что его обрадовало бы. Да только нам это не под силу.

Клавка задумалась.

– А что, если пойти напрямик и сказать ему, мол, Комитет просит отметить ваш день рождения, потому что Комитет хочет вас поздравить! Если он нас пошлет по Тверской-Ямской, мы не обидимся, а если согласится – порадуемся. И если согласится…

Клавка долго объясняла стратегию проведения дня рождения, а Валька махала рукой и смеялась над Клавкиной простотой. Было решено предложить ему на завтра заседание, но только ближе к вечеру. Федосья с Валькой договорились заранее заготовить ужин – на всякий Валькин случай.

– И мяса побольше, – подмигнула Клавка.

– Иди уже, наглое твое рыло! – засмеялась Валька.

– А что? Приятное и полезное надо совмещать. Чего ж на халяву не пожрать? Мясо-то, уже забыли, как пахнет!

Федосья в тот день подгадала время и обратилась к Ларионову с пожеланием Комитета встретиться вечером. Ларионов заволновался.

– А отчего же вечером?

– А, так это того… раньше план не готов у них будет, – замялась Федосья.

Ларионов пожал плечами и согласился. Он был уверен, что Вера не придет.

Весь следующий день, выходя на улицу, заглядывая в библиотеку, он пытался встретить Веру. Но ее нигде не было видно. Она, как прежде, избегала его. Конечно, она не придет. Он был печален; ходил из комнаты в комнату, изнывая от тоски. Федосья позвала его часов в шесть в библиотеку. Она сказала, что там его ждала Лариса с каким-то важным делом.

Лариса действительно ждала в библиотеке. Она округлилась и стала выглядеть не такой немощной, как обычно. Ларионова радовала ее беременность. Он боялся даже думать, как хотел бы стать отцом, как чудесно было бы видеть беременной любимую женщину.

Лариса приветливо поздоровалась с Ларионовым и принялась объяснять ему что-то про занятия с зэками. Ларионов недоумевал, отчего это надо было делать здесь. Он предложил ей пройти к нему в дом, где собирался Комитет, и обсудить всем вместе.

Открыв дверь, Ларионов еще с крыльца услышал звуки гитары и смех. Он посмотрел на Ларису, но та пожала плечами. Когда они вошли в кухню, перед ним были члены Комитета, Федосья с Валькой, Кузьмич и Полька Курочкина; был накрыт стол, а возле буфета наигрывала на гитаре Вера.

Ларионов опешил.

– С днем рождения, Григорий Александрович! – закричали заключенные.

Ларионов не мог сказать ни слова. Их выходка была за пределами устава любого лагеря, но он понимал, что это была плата за его лояльность. Он был на пределе смущения и не знал, куда деваться.

– Да вы проходите, не стесняйтесь! – сказала Клавка, подвигая ему стул. – Угощайтесь, мы старались.

– Да умолкни ты! – захохотала Федосья.

Ларионов перевел дух.

– Ну что же, мне следовало догадаться по Ларисе, – улыбнулся он скромно.

Он сел за стол и пригласил своих непрошеных, но желанных гостей присоединиться. Стол был небогат, так как Федосья знала, как Веру раздражали изыски в лагере, где столько людей голодало, но при этом все же случай был особый.

– Мы рисковали, – заметила Инесса Павловна. – Но хотели порадовать вас.

Ларионов кинул быстрый взгляд на Веру.

– Вы и порадовали, – сказал он тихо.

Вера видела его смущение, замечала, как он уклонялся от света, который падал на него из-под абажура над столом. Ларионов ничего не ел, как всегда в моменты волнения, но при этом много не пил. Они весело говорили о всяких пустяках. Никто не хотел обсуждать дела, проблемы и горести лагеря. Люди вспоминали комичные истории из лагерной или прошлой жизни, смеялись над Клавкой – душой компании и мечтали, не стесняясь, о будущем. Потом Кузьмич играл на баяне веселые и нежные мелодии. Ларионов постепенно немного раскрепостился.