***

Когда ее наконец-то выписали, она тихими шажками зашла в свою комнату. Медали со стен теперь надсмехались над ней, а награды хотелось вывалить в окно, как груду мусора. Но сил хватило лишь, чтобы плюхнуться на кровать и смотреть в потолок, будто бы она и не уезжала из больницы. Бабушка в тот год к ним переехала. Забрала с собой злую кошку и спала на диване в гостиной. Родители продолжали работать без выходных, чтобы реабилитацию оплатить, а бабушка за Женей ухаживала. Совсем как за маленькой. Будто Жене снова три, и ей в комнату приносят кашу, чтобы упросить хоть что-то съесть, за руку отводят в туалет, потому что сама она больше ничего не может. И больше ничего не хочет. Женя тогда сама злая стала, как бабушкина кошка. Кричала без причин, плакала много и капризничала просто так. Женя помнит, как днем к ней кошка под бок прижалась. Впервые за всю свою жизнь пришла и уткнулась мордочкой в руку. Почувствовала, может, родную душу. Женя тогда снова расплакалась. Не трогала кошку, не прогоняла, а просто лежала рядом и тихо плакала. Даже злая, пугливая кошка, с которой у Жени с первого дня не задалось, пришла пожалеть ее. Такую маленькую и беззащитную дуру, что в восемнадцать лет осталась без всего. Жене не хотелось, чтобы ее так жалели всю жизнь за то, что она теперь поломанная игрушка. С утра Женя убрала костыли в дальний угол. Будет хромать, ходить медленно, как бабушка, но своими двумя. Переломит себя, но сама. Стала больше ходить и меньше запираться в комнате, а через неделю уже помогала бабушке прибираться в квартире. Родители тогда решили, что Женечка наконец-то оправилась, пришла в себя. С Женечкой все хорошо. Но хорошо не было. До самой поездки Женя запиралась подолгу в ванной, чтобы поплакать на день вперед, смотрела на свои кривые ноги и боялась выходить из дома. А потом мама нашла Ахиллею и предложила Жене съездить туда.

Ноги пришли в норму, а спина перестала ныть от боли. Медленно, будто старушка, Женя поднялась с дороги. Солнце уже выглядывало из-за леса, и на улицах было совсем светло. Шаг за шагом Женя удалялась от главного здания в сторону домика. Одежда, в которой она обычно спала, стала пыльной и пригодной лишь для стирки, а соседки по домику должны были уже проснуться. Женя замедлилась у забора и еще раз взглянула на лучики солнца. Оно только начинало греть, но светило так ярко, прямо как в разгар жаркого лета. Под солнцем, у самого входа в лес Женя заметила девушек. Несколько фигур, облаченных в белые одежды, потоком шли в сторону Ахиллеи. Во главе была женщина в черной накидке. Женя вздрогнула от увиденного, но так и не смогла отвести взгляда. Она бы подумала, что это видение из-за недосыпа или пронзительной боли, если бы оно не было таким ясным. Они были похожи на туман, что обычно с утра стелется по полю от самого леса. Но у этого тумана были руки, ноги и предводитель. Девушки подошли к входу главного здания, и Инна забралась на крыльцо. Взмахивая руками, будто птица, она что-то говорила. Девушки слушали ее, задрав молодые головки, и не смели проронить ни слова. Женя не могла разобрать, наставницы ли это или жительницы Ахиллеи, но в любом случае ей это не нравилось. Они все были как марионетки, куколки, которые Инна вытащила из коробочки и расставила в ряд, чтобы поиграться. Куколки совсем новые, красивые, не битые. Они внимательно слушали свою хозяйку, глотали каждое слово и чуть ли не преклонялись в ноги старой ведьме. Когда Инна закончила свою речь, то снова взмахнула руками, и девушки начали расходиться. Их толпа рассыпалась, словно крупа разлетается из горсти. Женя поспешила забежать в дом, чтобы остаться незамеченной.