– Что-то давненько перестал бывать…, отшатнулся, разуверился что ли, в идеях наших?
– Так ить, делов невпроворот, рыбалка близится, посевная была, да и домишко приобрел.
– Невпроворот говоришь…, так и у других не меньше, а посещают собрания прилежно.
– Ну, дело ето вольное, посещать, али нет – нахмурившись, потупился глазами Обросев.
– Сегодня собираемся, значит можно считать, не придешь? – скривился в ухмылке ссыльный.
– Не вишь чо ли, как убайкался с етим паршивым заборишком – вспылил вдруг Антип – обсказал же те…, не буду значиться седни, что ето ишо, за такая обязательность!
Глядя, как тоскливо-стонущее раскачиваются в задах огорода все еще не вырубленные им полностью вековые лиственницы, Антип, пожалел, что так нехорошо, невоздержанно резко ответил Мокеенцеву, и хотел, было догнать Александра извиниться, как вдруг переиначил и еще более зло и напористо подступился к завершению заплотного ремонта.
Вечернее небо утратило уже полно всю чистоту утренней голубизны безукоризненной. Медленно затянулось оно высотно вначале тонко-перистой облачностью, и стремительно та, сгущаясь в полуденной стороне, засинела, клубясь там кучеряво, тягостно и свинцово перед наступлением темноты, обещая разразиться грозой и пройтись над Сухой со всей очевидностью, ливневым дождепадом. Вслушиваясь все еще в далекое и слабое громовое то громыхание, Антип подумал «Вот ежели гроза ета не абы как прогрохочет, а хорошо польет землицу, то все растущее на ней, неприглядно захиревшее от засухи, обязательно зазеленеет хорошо по новому, так и грядущая революция, безо всякого сумления в корне изменит жизнь трудового народа. И тогда борец за свободу простого люда Мокеенцев, не иначе как спросит меня, а где ж ты был, когда мы настоящие революционеры двигали ее к свершению».
Стояла кромешно непроглядная ночная темнота, беззвездное небо затянуто плотными тучами, стелющимися низко над землей. Дул по-прежнему сильно пронзающий ветер, но уже круто сменившийся на юго-западный и стонущее его завывание сливалось с шумно-гулким рокотом штормового моря, все чаще перебиваемое усиливающимися раскатами
грома после синеватых сполохов приближающейся грозы. Засиделись далеко за полночь, деревня уже давно спала, Антип возвращался домой осторожно вышагивающей ножной ощупью по бережной улице, примыкавшей к речке Топка с северо-востока. Впереди едва различимо маячил кустистый силуэт приречного тальника. Справа за стенисто темнеющим, ходившим ходуном от ветра мелкорослым кустарником более отчетливо проглядывался песочное стелящийся морской берег. Стукнул глухо под ногами случайно задетый камень. Не доходя до первого переулка, Антип приостановился, сквозь буйствующий рев непогоды, уловил он чутким слухом, еще неопределенно, что кто-то настигает его сзади.
Дома улицы стояли темные и молчаливые, то плотно теснящиеся, то, напротив, более отдаленно и беспорядочно расположенные друг от друга. Тоскливо чернела жердевая изгородь, примыкавшая к бревенчатому, дворовому ограждению. Отступив к одному из домов, Обросев затаился. Жалобно стонало сильно гнущееся от ветра дерево, под которым он стоял. Из глубины двора, учуяв его, забрехал хрипло-дряхлым басом вероятно старый пес. Могучий раскат громовой сухо, рокотно и протяжно прокатился по небу, а сверкнувшая бессчетно перед этим молния ударила где-то в горном хребте юго-западного Прибайкалья. Там, видимо уже давно дождевой ливень хлестал исстрадавшуюся от засухи землю.
Чуть позднее настороженно всматриваясь глазами в темень, Обросев отчетливо разглядел, как едва различимые им два конных всадника покачиваясь устрашающими, непомерно большими силуэтами, как будто сказочно, проплывали безмолвствующее неправдоподобно мимо него. «Хто же ето такие полуношные будут?» – беззвучно пошевелил губами Антип, как вдруг эти двое, придержали коней и начали закуривать. Вспыхнувший огонек осветил лица закуривших, и Обросев безошибочно узнал Бабкина и Филонова. Оба были преизрядно пьяны, говорили невпопад сумбурно, толком не слушая друг друга. Из почти не членораздельной их словесности он понял только то, что побывали они на тунгусском отоге. «Зачем же хищники ети ездили к орочонам…, не иначе, как облапошить бедолаг в очередной раз» – мелькнуло у него в мыслях. Сверкнувшая ослепительно ярко теперь уже где-то совсем над головой молния в мгновение прожгла извилистой синь чертой тьму небесную. Кони тронулись с места, и устало пофыркивая, пошли скорым шагом, а голоса их всадников резко оборвал грохнувший гром, словно мощно оглушающий залп орудийный. Крупные дождевые капли дробно, но пока еще редкостно посыпались с небес и Обросев вслед за удаляющимися конниками легкой трусцой, как можно скорее поспешил домой.