Позже скажут, что «Черный квадрат», словно провалился сквозь землю. По каким-то непонятным причинам его потом не смогут обнаружить, считая пропажу похищением, о чем, на всякий случай, никто не поспешит заявить в правоохранительные органы.
А прочихавшийся и ничего не подозревавший Нуарб миновал памятник великому баснописцу и вышел к пруду, на зеркальной глади которого застыли два лебедя – аспидно черный и белоснежный. Черное на белом… нет, пожалуй, белое на черном… Он зачерпнул горсть воды, окропил ею лицо, и, подняв голову, узрел великолепие голубого неба, ощутив в тот же миг непередаваемый восторг бытия. Однако, какое-то необъяснимое искушение заставило его наклониться и взглянуть на колышущееся в зеркале пруда отражение. И то, что он там увидел, повергло его в изумление: на него смотрела улыбающаяся молодая женщина (а кто же еще мог проявиться в тихих водах Патриарших прудов?) и как будто что-то говорила. Нуарбу показалось, что он расслышал ее слова: «Жизнь – это искусство извлекать значительные выгоды из незначительных обстоятельств». И тут он понял, какого свалял дурака, когда отказался от денег.
Спеша и спотыкаясь, он поднялся на берег и бегом устремился в аллею, где остался человек с кейсом. Но когда он приблизился к оранжевой скамейке, увидел на ней лишь шевелящиеся комочки тополиного пуха и – о, чудо! – пришпиленную к спинке купюру достоинством в пятьдесят евро. «Экая мудрая скотина, – выругался Нуарб и осторожно снял купюру. – Этот тип знал, что я вернусь… Знание – сила… знание человеческих инстинктов – двойная сила». Но отражение в воде?.. Впрочем, что только не причудится человеку с похмелья…
Он вытащил из кармана выданный ему мобильник и высветил номер. Запомнить его не составляло особого труда: 53 – год смерти Сталина, 17 – год Великой Октябрьской, 91 – незабвенный путч и еще совсем простая цифра 5 – пятиконечная звезда… Закрыв глаза, он в уме еще раз зафиксировал в памяти нужное сочетание цифр и, широко размахнувшись, бросил трубку в тихую гладь пруда. Она негромко булькнула и плавно пошла ко дну, а с ней и улики, которых Нуарб всегда старался избегать…
В кафе, куда он зашел подкрепиться, пахло так вкусно и так было чуждо непривычно, что ему вдруг захотелось вернуться туда, где остались провонявшие казенщиной бараки и неусыпно бдящие черные силуэты вышек… Однако, после кофе с приличным гамбургером пасмурные мысли отошли на второй план, и он понял, как должен поступить. Расплатившись, вышел на солнечную сторону улицы, где было так отрадно светло, где каждый пешеход жил своей ненавязчивой жизнью и где зазывно бурлил рекламный вал предпочтений. На уличной растяжке прочитал: «Открытие выставки художников группы «Бубновый валет» состоится 13 августа, в Манеже»…
«Бубновый валет, бубновый валет… – начал вспоминать Нуарб. – Что-то знакомое… и об этом, кажется, мне рассказывал Маэстро…»
Глава шестая
В редакцию Виктор Штольнев приехал почти в одно и то же время с редактором Финкильштейном. Обменялись рукопожатием и несколькими репликами, и Штольнев принялся за вычитку своего материала, уже сверстанного для следующего номера. Но пока он летел в Москву, главы «большой восьмерки» в последний момент приняли внеплановую резолюцию, касающуюся положения на Ближнем Востоке, где на территории Ливана уже шла настоящая война между Израилем и боевиками из Хезбаллы.
Вычитав и внеся в материал незначительные поправки, Штольнев зашел к редактору, в кабинете которого и состоялся разговор по горячей теме:
– Ты думаешь, жизнь двух солдат стоит настоящей войны? – спросил Штольнев. – Может, в этой связи нам следует дать какой-нибудь комментарий?