Как только мы сели, я сразу же задал серьезный вопрос:

– В посольстве есть возможность играть на фортепьяно?

– Да, есть, только мне не хочется этим заниматься.

– Почему?

– Потому что там моя игра никому не нужна. На мужа она действует, как красная тряпка на быка, а развлекать посольскую публику мне не хочется. Это не те слушатели, которым можно исполнять классическую музыку. Я думаю, Вы понимаете, о чем я говорю?

– Хорошо понимаю и искренно сочувствую Вам.

Вдруг Анна задала мне вопрос:

– А Вы любите фортепьянную классическую музыку?

– Было время, когда любил, а сейчас – нет! – искренно признался я.

– Вы высказали какую-то странную мысль. Классическая музыка – не женщина, которую можно сначала полюбить, а потом разлюбить! Ее если полюбят, то на всю жизнь! Вероятно, она оказалась связанной с каким-то неприятным событием в Вашей жизни?

– Да, именно так! Но я сейчас об этом рассказывать не хочу.

– Ладно, не будем касаться неприятных событий в Вашей прошлой жизни. А скажите, если б я сейчас вдруг стала что-то играть, Вы и меня не стали б слушать? – задала Анна мне непростой вопрос.

– Слушать, вероятно, невольно стал бы, а вот воспринимать Вашу игру – вряд ли. Разве что при исполнении какого-то очень любимого мною в прошлом произведения…

– А какое произведение Вам больше всего нравилось?

– Мне нравились все произведения Шопена. В первую очередь его вальс № 7, а также «Чакона» Баха – Бузони и многие произведения других авторов.

– У меня бы не было проблемы исполнить Вам этот вальс и другие произведения Шопена, а вот «Чакону» потребовалось бы разучивать, – сказала Анна серьезным голосом.

– Но тогда, чтобы мне их послушать, нам пришлось бы встретиться хотя бы один еще раз!

Анна посмотрела на меня с грустной улыбкой и сказала:

– Это, Евгений, маловероятно!

– Не надо, Анна, зарекаться. В жизни все может быть, – сказал я, глядя прямо ей в глаза.

– Ну, я вижу, Вы большой оптимист!

– Угадали, Анна. Но должен Вам заметить, что мои оптимистические прогнозы, как правило, сбываются!

Анна с удивлением посмотрела на меня и сказала:

– Пути Господни неисповедимы.

По ее лицу было видно, что после сказанной фразы она о чем-то серьезно задумалась.

Закончив обсуждение данных вопросов, мы перестали разговаривать и довольно долго ехали молча. Я из чистого любопытства стал внимательно рассматривать Анну. Обратил внимание на ее достаточно красивое, моложавое лицо и рельефно выступающие из-под облегающего платья упругие женские груди. Непроизвольно мысленно произнес слова песни «Ах, какая женщина»[1]:

Она заметила на себе мой сосредоточенный взгляд и сильно смутилась. Потом, чтобы укрыться от моего любопытного взгляда, поставила локти рук на столик и ладонями рук закрыла покрасневшее лицо. Виднелись только смущенные глаза и бледный лоб. Я встал и как бы про себя сказал:

– Женщина должна не смущаться, а радоваться данной ей Богом красоте.

После этого вышел из купе и стал у окна. Невольно подумал: «Уже зрелая, замужняя женщина, а сохранила девичью способность смущаться? Значит, в ее душе еще есть таинственные струны, способные звучать при прикосновении к ним мужского взгляда?»

Решил в купе быстро не возвращаться, чтобы дать Анне прийти в себя. В голову лезли мысли о роли красоты в жизни людей. На ум почему-то пришла якобы крылатая фраза «красота спасет мир», приписываемая Федору Михайловичу Достоевскому, над смыслом которой я довольно часто в последнее время задумывался. Существуют разные толкования ее смысла, но все они, на мой взгляд, далеки от истины.