– Ах, господа, господа, я так спешил, так спешил! Лорик, душенька, в этом прикиде – ты просто прелесть! Николенька, я так рад, так рад! Дай, голубчик, расцеловать тебя! Князь, здравствуйте! Берендюша, пупсик мой, приветик! Сергей Сергеевич, дорогой, у Вас сегодня необыкновенно мужественный вид! Здравствуйте!!!

– Николай Капитонович, налейте гостю, пожалуйста! – Паратов бросил на Карандышева взгляд, полный тайной мольбы, надеясь избежать рукопожатия, но тщетно – Вожеватов уже мял его кисть своей маленькой холёной ручкой. «Только этого ещё сегодня не доставало! – сокрушённо думал Сергей Сергеевич, – а ведь станется с него! После первого же стакана „Гомыры“ поплывёт, начнёт на коленки усаживаться да своими усиками паскудными щекотать… И дёрнул же меня нечистый тогда, в клубе приказчиков! А уж Мокий разнесёт, непременно разнесёт по всей Волге!…»

Кнуров тем временем чувствовал себя не лучше: один вид жизнерадостного молодого щёголя приводил старообрядца в бешенство, это в Бряхимове было известно всем, а тут ещё столько всего в один день! Эта свадьба – чтоб ей пусто стало! Лариса Дмитриевна в этом бесстыжем наряде, с ужасной плёткой – тьфу, смотреть противно! А уж Карандышев со своим хамством, да ещё «Владимира» с мечами на шею нацепил – откуда, откуда у этой мелюзги канцелярской орден на шее?! – тугие мозги Мокия Парменовича скрипели, словно полозья его парадных саней по брусчатке Соборной площади, – Паратов, стало быть, банкрот? Ну что же, хоть одна приятная новость за сегодняшний день!

Между тем, рядом с Кнуровым очутился Карандышев.

– Знаете ли, Мокий Парменыч, презнаменитый аглицкий мореход и душегуб сэр Френсис Дрейк всегда полагал, что лучший флаг для корабля, это труп врага, повешенный на грот мачте, – негромко произнёс виновник торжества, кивая в сторону Вожеватова, и глубоко поражая старика своими обширными познаниями в мировой истории, – так что, кажется, все в сборе, можно отчаливать. Эй, адмирал, приказывайте отдавать концы! Поехали! – зычно гаркнул Карандышев в сторону капитанского мостика.

Медленно затарабанили по зеленоватой волжской воде огромные гребные колёса, матросы бросили с пристани концы, и белоснежная красавица «Ласточка», ничем более не удерживаемая, заскользила вниз по течению, пеня волжскую воду.

Цыгане на нижней палубе запели что-то жизнеутверждающее – кажется, вторую из двух своих развесёлых песен, и налетевший откуда-то из приволжских степей лёгкий летний ветерок далеко разнёс по округе слова припева: «Ёлы-палы, все ромалэ получили по чувалам!»; к хору их голосов присоединился и голос Вожеватова, не упускавшего ни единого случая продемонстрировать свои вокальные способности.

…Карандышев, развалившись в качалке, что-то насвистывал; Лариса Дмитриевна, выразительно виляя обтянутым юбкой задом, направилась куда-то в недра парохода, поторапливать свою маменьку с переменой закусок; Паратов тяжело опустился на кнехт, и взгляд его обратился куда-то очень далеко, в заволжские дали… На душе у Сергея Сергеевича скребли кошки, в ушах гремело одно лишь страшное слово – БАНКРОТ! «Что же теперь делать, стреляться, что ли, – мрачно думал вчерашний миллионщик, – эх, почему я не птица? Вот выбежать бы сейчас на крутой волжский утёс, раскинуть руки-крылья, и улететь куда-нибудь в Америку! Вот где бы я развернулся! Америка – страна неограниченных возможностей!…»

Неожиданный болезненный пинок в седалище вывел Паратова не только из раздумий, но и из равновесия, и Сергей Сергеевич полетел, но не так, как только что мечталось, а кубарем на палубу…