Я не успел выгодно закончить свою фантазию, как все присутствующие встали, и в зал вошёл судья. Он и вправду был седобородым старцем, но был он в мантии, носил аккуратную белёсую бородку и был он в летах. Также, за несколько минут до прихода судьи, в зал вошли и неспешно расселись по своим местам двенадцать присяжных. Все до единого, они являлись обладателями, а скорее даже носителями каких-то совершенно безликих для меня черт. Они, как все вместе, так и каждый по отдельности, представляли собой какое-то явное олицетворение рутины, какое-то явно замыленное равнодушие. Складывалось такое впечатление, будто эти бело-чёрные субъекты были произвольно выдернуты из общих нескончаемых потоков города, и им по большому счёту абсолютно всё равно о чём пойдёт речь и кого тут нужно будет судить. Они как водится, были расположены неким особняком, их островок был отгорожен от общего зала деревянными перилами. Лиц было не разглядеть, да честно говоря, и не хотелось. Их общий, будто бы специально надетый на них траурный гардероб не позволял акцентировать на ком-либо своё внимание, но тем не менее, всю эту сплошную картину разбавляла довольно странная градация. Все двенадцать присяжных заседателей были разделены на три равные группы по четверо в каждой. Ничего вроде бы странного в этом нет, ну сидят они тремя рядами и что с того? Да собственно ничего такого в этом-то и нет, кроме одной, а точнее нескольких наглых деталей. Каждый ряд имел свой цвет, то есть на каждом ряду находились не просто какие-то опознавательные знаки в виде флажков или ещё там какой другой мелочи, а выходило это так, что весь и каждый ряд были полностью выдержаны в различной и вполне конкретной цветовой гамме. Стол, стулья, детали, светильники на подобии маленьких аккуратненьких бра, и прочие предметы необходимости и интерьера данного ряда имели один единый тон. Да, их было три. Верхний ярус был окрашен в какой-то непривычный для обыденного глаза тон, вроде бы, как и фиолетовый, но и сиреневый тоже присутствует, какой-то очень туманный и не конкретный цвет, что совершенно нельзя было сказать об остальных двух. Средний ярус был зелёный, цвета бильярдного сукна, а нижний ряд был тёмно-бордовый. И всё бы ничего, если бы данные цвета соответствовали хотя бы государственной символике или были они помянуты в рамках каких-то традиций юриспруденции, но нет же. Может, конечно, я чего-то и не знал, но этот непривычный триколор вызывал у меня некое смущение, хоть он и гармонично вписывался в общий, преимущественно деревянный интерьер зала суда.

Секретарь монотонно зачитала заголовки формуляров настоящего дела, затем отчиталась о явке присутствующих, и также кратко принялась оглашать правила поведения в зале суда. Основной поток этой информации до меня долетал каким-то размытым эхом, я до конца ещё никак не мог привыкнуть, поверить, понять, что всё это происходит со мной сейчас и здесь, но некоторые слова всё же врезались в меня, оказывая внезапно пробуждающий эффект. В череде фраз, слов, имён, я отчётливо услышал слово – адвокат.

– Какой к чёрту адвокат? – едва ли тихое возмущение покинуло мои пределы, как рядом, буквально в метре от себя я обнаружил молодую женщину – это и был мой адвокат. Я робко стоял подле и растерянно смотрел на неё, мне всё ещё хотелось заявить, громко сказать, – какой адвокат? Вы о чём вообще? Я вижу этого человека впервые! – но я колебался. Я не ощущал почвы под ногами. Мне явно не доставало сил, чтобы решиться и всё это произнести. Да и к тому же все мои сомнения и полное отсутствие памяти, они не придавали мне уверенности, – а может адвокат и вправду мой? Может, она действительно представляет мои интересы? Будет отстаивать мои права и находиться рядом. А может, она со мной вообще с первого дня следствия, которого я тоже, к сожалению, не помню, – опять я размышлял. При этом я всё больше и больше откуда-то извне начинал ощущать, то ли моральное, то ли вполне физическое пологое давление на свою голову и плечи, отчего я ещё больше ёжился и вжимался в себя.