Экономическая, общественная и социологическая интерпретации Subsistence впитали в себя практически все негативные значения, указанные выше. При этом субсистенция так и осталась нераскрытой, поскольку самому термину придали негативное значение «существования», что в некотором смысле неверно. Миронов употребляет значение прожиточный минимум к Subsistence, далее трансформирует его в средства к существованию, еще далее превращает в этический принцип, даже не анализируя катастрофическую пропасть развернувшегося посреди всех этих обозначений абсурда.

К слову сказать, и в самом деле термин «существование» в английском и русском языках имеет негативные манифестации. Когда мы говорим «не жизнь, а существование» или «влачить жалкое существование», то подразумеваем под существованием бедность, нищету, безнадегу. Слово «существо», обращенное к человеку, и вовсе имеет оскорбительный характер. С другой стороны, понятие существование отличается от жизни тем, что оно применимо ко всему существующему; тогда как жизнь лишь к тому, что живет: человек живет, стол существует, но и человек существует. Коротко говоря, неодушевленная природа не живет, но существует…

В англоязычных современных агломерациях пытаются преодолеть эту негативную коннотацию относительно понятия Subsistence, разворачивая его манифестацию от людей к другим объектам культуры, к другим нечеловеческим «личностям», какими являются животные, деревья, вообще природа, глобальные объекты. К средствам существования, к примеру, пение жаворонка относится точно так же, как и пачка макарон к завтраку. То есть, повторимся, прожиточный минимум существования не ограничивается суммой выплаты минимального прожиточного минимума, который гарантирует, например, российское правительство, а, напротив, сам этот минимум расширяет свои границы, объемля собою и внешнюю среду бытования, их устоявшийся образ жизни и прочее, что является важнейшими маркерами существования. Таким образом, правительство должно гарантировать прожиточный минимум не только как выплату пособия, но и как обеспечение обитания людей среди чистых рек, здоровой экологии, внутри абсолютной безопасности привычного уклада жизни, куда входят и качественное питание, и свежий воздух, и чистейшая вода.

Словарь Etymonline дает такую этимологию термина Subsistence: «существование, независимость», от позднелатинского subsistentia «субстанция, реальность», в средневековой латыни также «стабильность», от латинского subsistens, причастия настоящего времени subsistere «стоять неподвижно или твердо» (см. subsist). Латинское subsistentia – это заимствованный перевод греческого hypostasis «основа, субстанция, реальная природа, предмет»; то, что оседает на дне, осадок, буквально все, что находится под. Subsist (v.): 1540-е годы – «существовать»; около 1600-х годов – «сохранять существующее состояние», от французского subsister и непосредственно от латинского subsistere «стоять неподвижно или твердо, занять позицию; пребывать, держаться», от sub «под, до» (см. sub-) + sistere «занимать постоянное положение, стоять на месте, оставаться; устанавливать, размещать, заставлять стоять на месте» (от PIE *si-st-, удвоенная форма корня *sta- «стоять, создавать или быть твердым»). Значение «обеспечивать себя» (определенным образом) относится к 1640-м годам. Родственное: Существовал; существовать.

Общим для всех этимологий является титул «устойчивый» как устойчивый характер Subsistence. Субсистенция есть то, что устойчиво. Устойчивая субсистенция может субсистировать, например, «тайной человеческой любви как влечение к устоянию» [Финк, 2017, 334]. А. Мэйнонг, в интерпретации Дугина, предложил использовать понятие «субсистентность» в его дословном латинском значении – «быть устойчивым». Устойчивыми здесь манифестируются объекты сознания, которые пока еще не стали реальными объектами в целом, являясь ментально месклярными (случайно смешанными) объектами: «По сути, аналог реальности в постмодерне – это и есть множество субсистирующих предметов» [Дугин 2009, 266]. Постмодернистский объект – это тело без органов, симулякр как копия объекта без оригинала плюс всевозможные месклярные контингентности, подобные чудесам типа зеленых кошек, розовых слонов, золотых гор, круглых квадратов и прочих объектов. Современные менеджмент и реклама нещадно эксплуатируют интенциальную предметность, инсталлируя в нее манифестации типа «солнечный ветер», «империя мяса» или, на худой конец, «скорняжный динозавр». Под этими манифестациями, правда, скрываются жесткие десигнаторы: турагентство, мясная лавка и скорняк.