Действительно ли определенное знание, основанное на очевидной чувственной данности, оказывается невозможным? Осмотримся здесь. Теоретики-апологеты просвещения (образования) рассказывают о том, что цель университетского обучения сводится к тому, чтобы обучать студентов структуре определенного рода знаний. Это обучение создает в сознании ученика паттерн, благодаря которому он будет в процессе обучения (даже бессознательно) следовать. Будто бы, как говорят они, на чистом листе сознания учеников учителя будут выписывать великие истины. Такой пассаж академиков имеет изъяны. Первый изъян: Дж. Сэлинджер говорил: «Ничто, сказанное одним человеком, не может помочь другому. Каждый должен идти своей дорогой». Это означает буквально следующее: своя дорога существует у всего, что есть. Поэтому не только слова другого, но и опыт другого никак не помогает человеку. Второй изъян: Если техно-практический экспериментализм затребует инструменты и материалы для такого рода метафизического письма, то в результате эксперимента и вовсе может случиться так, что великие истины, таким образом написанные на чистом листе сознания неофита, окажутся посредственными каракулями, устойчивость к истиранию которых не даст их убрать с этого самого чистого листа сознания, которое уже перестало быть чистым.
Итак; своя дорога существует у всего, что есть, включая и людей, и нелюдей, и объекты за пределами человеческого сознания. Это третья цель, а именно: (а) личным индивидуальным существованием обладают не только люди, но и объекты, иначе говоря – все, что есть (далее id quod est); (б) объекты не едины, а автономно, индивидуально субсистируют. Здесь я ввожу термины абсолютно автономные объекты (ААО) и относительно автономные субъекты (ОАС) и разбираю различие между субстантами, существующими благодаря другим, и субсистентами субсистирующими [благодаря самим себе]. Тем самым я реализую четвертую цель субсистенциализма – преодоление зависимости от причинной картины мира, которое (преодоление) в философии назрело давно и от которого философия должна радикально освободиться. И, наконец, пятая цель – это необходимость представления метода философского субсистирования.
Итак, нам следует далее погрузиться в историю термина Subsistentia. Кратко замечу, что собираюсь принимать во внимание те теории, которые употребляют в своих определениях понятия, связанные с термином Subsistentia. Здесь я пока просто очерчиваю контуры будущей экспозиции, делаю их детальными, для чего необходимы некоторые пояснения постольку, поскольку самого понятия «субсистенциализм» мы не находим в истории философии.
История термина Subsistentia
1. Subsistentia как Другое, Единое
Другое означает, что все сущностные признаки вещей – это одно, а субсистенция их – это другое, которое не определяется никакими сущими признаками и которое существует, как боги у Лукреция, исключительно благодаря самому себе [ни в чем другом не нуждаясь]. Сколько бы мы ни анализировали или ни синтезировали сущности, это будет кругами или рядами определять только лишь сущие, нисколько не приближаясь к субсистенции. Боэций по поводу субсистенции выразился так: diversum est esse et id quod est. Переводят эту фразу так: «Разное1 – это бытие и то, что есть». Жильсон комментирует ее в духе Аристотеля: «Всякое индивидуальное сущее есть уникальный набор акциденций, не сводимый ни к какому иному» [Жильсон 2010, 113]. Главным словом в этом предложении является слово «набор». Что такое сам по себе «уникальный набор акциденций»? Является ли он субстратом, сущностью, субстанцией, акциденцией или субсистенцией? Каким методом из смешанного характера всего, что есть, выделился уникальный набор или что его выделило и что смешало? Нечто, не сводимое ни к чему иному в силу этой самой несводимости, и есть иное? В сущности, понятие «уникальный набор» невозможно представить без понятия «акциденций». Следовательно, сам по себе «уникальный набор» вполне есть одна из множества акциденций, которой рассудок примыслил другие понятия об акциденциях, и так до бесконечности, либо он [уникальный набор] есть ААО.