Иногда попадаются очень интересные дела. Тогда не обойтись без консультации с начальством.

– Капитан Блэр!

Пауза. Наконец капитан высовывает голову из-за компьютера.

– Обвиняемый спекулировал пропаном в обход карточной системы.

– Экономическое преступление. Клади его туда же, где у нас фальшивомонетчик.

– Тот самый, который на свои фальшивые динары поместил портрет президента Буша?

Я продолжаю сортировать дела.

– Капитан Блэр!

Слышно, как гудит муха под потолком.

– Обвиняемый бегал по базару с портретом Саддама и кричал, что готов умереть за любимого вождя.

– Что-нибудь еще он сделал?

– Призывал народ последовать за ним. Когда его не послушались, стал переворачивать лотки на базаре и кидать фрукты в сторону американского блок-поста. Кричал: «Смерть крестоносцам».

– А как он, собственно, у нас оказался?

– Одну секунду, сэр. Вот показания солдат с ближайшего блок-поста. Торговцы фруктами слегка его побили, потом задержали наши. Был вызван смотритель базара, разговаривал с командиром…

– Я понял. Оказывается, изоляция и лечение психов – тоже наша обязанность. А я и не знал. Подержим, пока не откроется психушка. Так всем лучше, и ему в первую очередь.

Ибрагим аль-Рахим, Муса Хусейн, Абу-Бакр, третий, четвертый, пятый, десятый…

– Капитан Блэр!

Где-то поблизости грохочет взрыв, и лампа под потолком начинает качаться.

– Обвиняемый был схвачен с сирийским паспортом…

– Это не к нам. В отдел разведки.

– Да, сэр.

Капитан Блэр вовсе не бука. Он грамотный юрист и невредный начальник. Просто он родом из Вермонта, что возле канадской границы, и никак не может привыкнуть к этой жаре. Мне в этом отношении легче. Я выросла практически в пустыне, на границе Юты и Аризоны.

– Сэр, здесь несколько дел для передачи в разведку, вы не возражаете, если я туда прогуляюсь?

Возражений не последовало. Я подхватила под мышку папки с делами, через плечо – автомат, а в карман – бутылку с водой. До расположения разведывательной части было около полутора километров. Там же находился отдельный лагерь для ценных в информационном отношении заключенных. Они жили в переоборудованных казармах республиканской гвардии, по двое в камере. Наши зэки – обычные уголовники и нарушители комендантского часа – помещаются под навесами и спят на матрасах. Каждый навес на пятьдесят человек окружен двумя рядами «колючки». В туалет их водят по одному. Три раза в день раздают сухой паек в пакетах и воду в бутылках. Сухой паек ничем не отличается от нашего, если не считать того, что он вегетарианский. У нас нет возможности закупать сухие пайки, отвечающие мусульманским требованиям забоя скота. Я слышала, что когда лагерь только открылся, то некая арабская благотворительная организация предложила нам целый грузовик мясных консервов. Однако под грузовиком оказалось взрывное устройство и «благотворителей» пришлось вежливо попросить.

В течение дня из тарелки репродуктора пять раз раздается призыв на молитву. Между молитвами несколько раз транслируют обращение коменданта, переведенное на арабский и записанное на пленку. Вот и сейчас я слышу этот голос, призывающий заключенных сохранять спокойствие и уверяющий, что все дела будут рассмотрены и невиновных отпустят. Кончается обращение словами: «Вместе мы построим демократический Ирак».

Дела-то мы рассмотрим, вопрос в том, когда… Население тюрьмы колеблется от пятисот до восьмисот заключенных, но разбирательством дел заняты двое – капитан Блэр и я. Иногда нам присылают кого-нибудь третьего.

Я страшно не люблю ходить через лагерь, но другого пути нет. Я задыхаюсь от вони, но стараюсь этого не показывать. Завидев меня, заключенные толпой бросаются на колючую проволоку. Они протягивают мне руки с пластиковыми браслетами. На каждом браслете – личный номер. Я не понимаю их слов, но знаю, что каждый кричит, что он уже свое отсидел. Бедняги, они думают, что от меня что-то зависит. Я сортирую дела и составляю списки, но решение-то принимаю не я и даже не капитан Блэр. Будь моя воля, я бы их всех отсюда отправила. Кого в иракскую тюрьму, кого в психушку, по кое-кому плачет лагерь в Гуантанамо Бэй