Стяжавшие свет. Рассказы о новомучениках Церкви Русской Екатерина Каликинская

Допущено к распространению Издательским советом

Русской Православной Церкви №

ИС Р24-409-0231

Серебряный колокол

Паня теперь с улыбкой вспоминала, как она когда-то боялась ехать в Москву. Хоть и несладкой была жизнь сироты в деревне Ермолкино, хоть и попрекали ее порой куском хлеба и не пускали в школу по малолетству, а все же привычно, спокойно. А тут – столичный приют для девочек при Марфо-Мариинской обители Великой Княгини Елизаветы Феодоровны… Так высоко!

Москва – какая она?

Никого, даже дальних родных, там нет.

Но теперь девочка знала, что главные ее родные здесь, в Марфо-Мариинской обители.

Особенно сильно Паня почувствовала это перед Рождеством. В запах морозца из-за мохнатых от инея дверей, в печной дымок вплетался аромат апельсинов. Голоса воспитанниц звучали хрустально-весело. Всюду попадались обрезки фольги. В кладовой высились горы новых валенок – для раздачи бедным. А уж что творилось на кухне, благоухавшей корицей, цукатами, горячим творогом, крепкими зимними яблоками!

Паня иногда огорчалась, что за всей этой суматохой отодвигалось главное торжество – в храме. Они молились в скромной больничной церкви, поскольку ждали завершения росписей и освящения своего собственного собора – Покровского. Его возводили в обители знаменитые зодчие, расписывали знаменитые художники.

В спальне младших воспитанниц, недалеко от Паниной кровати, в киоте, теплилась лампада перед большой иконой Рождества.

Раньше девочка смотрела на эту икону и вспоминала о том, что у нее-то почти нет родных, не с кем ей встретить этот праздник… Мать умерла при ее рождении, а отец оставил младенца и ушел на заработки. Поэтому девочке обычно в Рождество доставались те подарки, от которых кто-то отказался. Только один раз получила она фарфоровую куколку в пышном сборчатом платье, и долго нянчилась с нею, пока не заметила, что у куклы одна ручка отбита: вот почему она, оказывается, досталась сиротке! Горький ком в горле и крепко сведенные темные брови с тех пор стали привычны для девочки. Особенно больно обжигало ее сиротство именно на праздники, когда другие радовались теплу домашнего очага в кругу семьи. И хотя теперь, в обители Марфы и Марии, Паня почти не ощущала этой горечи, какое-то зернышко от нее осталось.

Всех девочек одели к празднику в одинаковые скромно-нарядные платья, в батистовые фартучки. Вручили корзинки с красиво завернутыми сладостями. Каждая могла рассказать стихи, потанцевать с подругами… Но Паня ждала от праздника еще чего-то – специально для себя. Для нее одной, Пани Петровой из деревни Ермолкино!

Она с замиранием слушала разговоры, что обитель на Святках посетит сам Государь. Какой он? Император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский… царь Сибирский, царь Херсонеса Таврического… Князь Эстляндский, Лифляндский и Семигальский… Представлялся ей величественный старец огромного роста.

Но царя все не было.

В один из святочных дней девочка увидела, что по коридору идет невысокий человек в военной форме. И она сразу поняла, что он из царской свиты: уж очень он был красив, по-особенному наряден: простой мундир его был очень тонкого сукна. Сестры обители делали реверансы при встрече с ним.

Человек подошел прямо к ней, наклонился и ласково спросил, какую игрушку она хотела бы получить с елки. Паня ничуть не испугалась. Она заглянула в огромные темно-голубые глаза, ласковые, внимательные, и громко выпалила:

– Колокольчик!

Сестры засуетились. Все хлынули в парадную залу, где упиралась в потолок окутанная блестящей канителью елка. Паня решительно показала пальчиком на колокольчик на самой ее верхушке – серебряный, рядом с рождественской звездой. Стоявшая возле елки Матушка приказала принести лестницу и достать колокольчик. Но удалось это не сразу – первая сестра не дотянулась: очень высоко было. Матушка спросила Паню, не хочет ли она другую игрушку, из тех, что висят ниже. Но девочка закусила губку и упрямо мотнула головой.

Волшебная рождественская метель должна была хоть раз в жизни принести ей тот самый, единственный, желанный подарок, который был предназначен именно ей. Паня была в этом уверена! Девочка старалась не слушать шепот за спиной и не замечать растерянности окружающих.

Красивый человек что-то сказал Матушке, она позвала другую сестру с крюком на палке, и колокольчик был благополучно снят и отдан ему, а он вручил его Пане.

Девочка смотрела на маленький серебряный цветок в своей руке. Неужели это ее, ее собственный подарок, первый среди многих лет детских обид и брошенности? Пане словно надели на голову царскую корону. Восторг и благодарность переполняли ее, несли на мягких волнах над застывшим в изумлении залом.

Человек спросил, откуда она. Узнав, что из Чувашии, попросил прочитать что-нибудь на родном языке.

– «Отче наш» помню, – хрипло пробормотала Паня. – Эй Çÿлти Аттемĕр, Санăн яту хисеплентĕр, Санăн Патшалăху килтĕр, Санăн ирĕкÿ çĕр çинче те Çÿлти…

Выпалила все до конца без запинки.

– Умница, – похвалил человек, коснувшись ладонью ее макушки. – Не забывай свой родной язык, не забывай молитвы…

И пошел куда-то. Праздничная, шелестящая воланами и лентами толпа сомкнулась за ним. Паня осталась на месте, крепко сжимая в потной ладошке колокольчик. Вот-вот должен был появиться царь! Она покажет ему свой колокольчик, и он запомнит ее, Паню Петрову… Девочка украдкой послюнила палец и пригладила всегда выбивавшуюся прядь над ухом.

Но в зале стало пустынно и тихо: все переместились в коридор, оттуда слышался сдержанный гул. Паня обводила глазами сияющий паркетный пол, поникшую под золотом и серебром елку, кружевные занавеси на высоких окнах, за которыми медленно опускался занавес из крупных снежинок… Осторожно покачала свой колокольчик, услышала его нежный, чуть шелестящий звон. Ей почудилось, что другие колокольчики на елке отвечают ему.

– Ты что тут делаешь, Паня? – в дверь заглянула одна из старших воспитанниц.

– Жду Государя, – засмущалась девочка.

– Так он пошел в дортуары, а потом в столовую! Я слышала, Государь тебе колокольчик подарил? – девушка улыбнулась и взяла Паню за руку. – Идем, а то на праздничный завтрак опоздаешь!

Так это был он сам! И это он подарил ей колокольчик, а она еще требовала, чтобы сняли с самой вершины елки…

На несколько дней Паня стала знаменитостью в приюте. Потом все об этом случае забыли: его заслонили другие происшествия. Но сама девочка долго помнила встречу с Государем так, словно она произошла вчера.

Со своим колокольчиком Паня не расставалась. Носила в кармане форменного фартучка, пряча от всех. А ночью клала под подушку. Язычок колокольчика обмотала марлей, чтобы не звякнул и не выдал себя.

Иногда Паня, уйдя подальше от посторонних глаз, разрешала своему колокольчику позвенеть. И тогда сразу вспоминалось: елка, парадный зал, человек с темно-голубыми глазами, «Отче наш»…

Она теперь часто повторяла про себя эту молитву на родном языке, который постепенно стала забывать в голосистой, многоречивой, богатой своими звонкими словами Москве.

Однажды, гуляя по садику обители, девочка придумала подносить колокольчик к чашечкам больших лилий. Ей было приятно, что есть тайна между нею и этим садиком. Девочка замирала и прислушивалась: отвечают ли ей цветы?

И вдруг услышала знакомый мелодичный голос Великой Матушки:

– Ну что же, Зиночка, если мама не благословляет, придется еще подождать немного… Бог милостив, будешь и ты в обители, когда придет срок.

Паня высунулась из-за куста можжевельника и увидела на скамье Матушку, как всегда, в сером, и рядом с ней девочку-подростка в гимназическом платье, которая стояла рядом на коленках и целовала руку настоятельницы, обливаясь слезами:

– Матушка Великая, я с тех пор, как увидела Вас и сестер на службе, поняла: ничего мне больше не надо!

– Будешь с нами, – тихо промолвила Матушка, гладя девочку по туго заплетенным косам. – Но без родительского благословения стать монахиней нельзя, милая: Господь не примет…

Паня тогда задумалась: почему эта девочка так стремится в монастырь? Конечно, всем хочется быть поближе к Матушке Великой и ее светлому миру. Это она понимала. За оградой обители другими были и воздух, и вода, и растения, и главное – люди… Паня не раз видела, как под взглядом Великой Княгини гневные, взъерошенные, озлобленные мужчины и женщины становились тихими и смирными, на лицах их появлялись растерянные улыбки. Словно их что-то ослепило, как солнце, прорвавшееся в сумрачную и затхлую комнату. Но надолго ли это в них сохранялось? Ведь даже живущие в обители сестры иногда и ссорились между собой, и сплетничали, хотя, конечно, каялись потом. Однажды даже стали препираться, кому чистить картошку, прямо при Великой Матушке. Она тогда легко поднялась и сама пошла на кухню… Как все тогда наперегонки помчались, стараясь опередить ее!

Однако в обители были не только монахини, не все сестры давали обет безбрачия. Хотя они, несмотря на титулы и происхождение, трудились на самых простых и суровых послушаниях, иные собирались замуж. Если такое случалось по воле родных или сердечной склонности, Матушка давала благословение. Ведь и сама Матушка когда-то была женой Великого Князя Сергея Александровича Романова, генерал-губернатора Москвы. Видела Паня в альбоме у одной из сестер фотографии первых счастливых лет супружества Великой Княгини. Там она была как сказочная принцесса, юная и задумчивая, в облаках кружев и тафты, чуть отчужденная в своей иноземной прохладной прелести. Рядом с нею прекрасно смотрелся высокий и изящный Великий Князь в эполетах и орденах.

Вперед