Ис-тэ рассмотрел тесную камеру, в которой я обитала последние несколько суток, поморщился, глянув на миску с дурно пахнущей похлебкой и, переведя взгляд на меня, странно побледнел.

– Деточка, за что тебя так… – покачал головой, будто сожалеет.

Меня передернуло от омерзения. Лучше бы не притворялся, а то смотрится слишком ненатурально. Старик заметил мою реакцию, в его почти выгоревших серых глазах мелькнуло что-то похожее на тоску, и не стал подходить ближе. Его кисти были сложены на груди и спрятаны в широких рукавах, а белая, как огромный одуванчик, борода задрожала от сухого кашля.

Когда-то эти руки потянулись ко мне, обещая не причинять вред и боль, но их хозяин оказался обманщиком.

Я отвернулась. Забилась в угол топчана, прижалась лбом к холодной и грязной стене и стиснула зубы.

Мне было неинтересно, зачем он пришел. Искать ответы и требовать объяснений не хочу, это все равно ничего не изменит. В планы короля и старого архимага вмешались другие силы, древние, те, что сильнее всех магов Энтара вместе взятых.

Любава

Я понимала, что молчанием об истинной связи убиваю Синарьена, но прекрасно знала, что теперь принцу не выбраться в этот мир, не прилететь ко мне на помощь. Колесница с нужным механизмом сломана, телепортера такого уровня в темном замке Лимии нет, а достать ин-тэ со стороны Криты может только очень мощный призыв, сильнее чем их хилые архимаги, способные преодолевать пространство. Здесь нет магов, способных на это. Нигде нет.

И на принце учебного обета нет, чтобы его из любого мира достать.

Горячая рука Патроуна коснулась моего плеча. Я шарахнулась к стене и ударилась бровью, в слипшиеся от грязи волосы вплелась лента свежей крови.

– Тише, тише, – пробормотал ис-тэ. – Я исцелю раны.

Я взглянула на него с такой ненавистью, что старик потупился, а после, тряхнув пышной бородой, вдруг присел на край топчана и подался ко мне, чтобы еле слышно спросить:

– Любава, деточка, ты все вспомнила? Синарьен не успел брачный браслет тебе надеть?

– Уходите, – прошипела я и дернула к груди ослабевшие от тяжести кандалов руки. Цепи противно зазвенели. На запястьях не просто шрамы распустились, там живого места нет. За десять дней меня куда только не швыряли и как не издевались, чтобы я призналась, где принц. Чтобы рассказала, как убила его. Почему все еще дышу и меня не добили, ума не приложу.

– Ты должна меня выслушать, – быстро заговорил Патроун, оглядываясь на запертую дверь. – У меня мало времени. Блок тишины больше чем на пять минут здесь не поставить, а я не хочу, чтобы нас слушали.

Он перекрутил пальцы, повел сморщенной ладонью над собой, и нас накрыла дрожащая пелена щита.

Я слабо ухмыльнулась целым уголком губ, другая половина рта давно слиплась от запекшейся крови. Что же этот предатель такого поведает, что другим нельзя знать? Что они с владыкой вскинули на мои плечи многолетние страдания и заставили забыть то, что я ценила больше всего на свете?

– Ты должна мне сказать, что именно вспомнила.

– Идите во мрак! Я ничего вам не должна, – проскрипела я, преодолевая боль в горле, и снова отвернулась. Пусть уйдет. Боже, как я устала…

В одиночестве последнее время находиться было легче. Можно плакать навзрыд и думать, что никто не слышит, а когда слезы иссякали, слушать, как колотятся два сердца под ребрами, доказывая, что я не одна в этом мире. Можно незаметно грызть кулаки, чтобы притупить глубоко засевшую боль разлуки. И никто не осудит за слабость, никто не ткнет пальцем, что я не справилась, не воспользуется слабым телом. Хотя я уже и этого не боялась. Мне было все равно.