Я зашла в нашу женскую палатку и сказала:

– Пойду обольюсь.

У девчат округлились глаза: холодно же! Да разве это холод? Чуть меньше нуля. Я пожала плечами, надела купальник, и набросила сверху куртку.

– Возьми мой тазик. Я хоть таким способом приобщусь к Крещению, – улыбнулась Танюша.

Я вышла к водовозу. Водитель сказал:

– Давай заберусь на машину, и сверху тебя оболью?

– Хорошо.

Я сдёргиваю куртку, поворачиваюсь, и… обалдеваю: разбежавшиеся бойцы переоделись и вернулись на плац. Стоят, держа равнение на мою фигуру в купальнике. Под этими взглядами хочется набросить полотенце и сбежать в палатку. Но я жду отрезвляющий ушат воды сверху. На меня начинает капать тонкая струйка.

– Ты издеваешься? – поднимаю вверх голову.

– Извини, привык поливать для умывания, – обезоруживающе улыбается боец, и окатывает меня водой.

Девчата накидывают на меня полотенце и куртку:

– Быстрее в палатку – замёрзнешь!

Но я ухожу не спеша – какой смысл уже спешить под такими взглядами?

Зимой настроение в палатке другое: хочется одеться потеплее, и уже не каждое событие вызывает в тебе желание бежать и снимать репортаж. Благо, пересменка отрядов была уже совсем близко. Мы грузились в неторопливый бронепоезд, потом ждали состав, ночуя в палатке на аэродроме Моздока, воюя с коптящей сырыми дровами печкой.

Неспешный состав вёз домой целую неделю. Хотелось выпрыгнуть в Екатеринбурге, запереться в ванной и долго отмокать в горячей воде. Но я провожаю взглядом родной вокзал и еду дальше – нужно снять возвращение отряда на вокзале. Для фильма это важная веха.

– Сниму на вокзале и сразу сажусь в маршрутку, поеду домой, – сообщаю я командиру. Он кивает.

Заранее собираю многочисленные вещи: рюкзак, штатив, кейс под аппаратуру. Первая выпрыгиваю на перрон, кидаю свой багаж и бегу вдоль вагонов, боясь пропустить важные кадры встреч. Состав длинный, и проходит достаточно много времени, пока я, довольная отснятым материалом, возвращаюсь к первому вагону. Чтобы обнаружить, что моих вещей на перроне уже нет.

– Видимо, погрузили уже, – сообщает командир.

Мы подходим к грузовикам, полным рюкзаков и ящиков, и понимаем, что отыскать сейчас мои котомки просто нереально. Командировка вновь затягивается: я еду в отряд.

В подразделении вещи оперативно находят, но меня уже не отпускают без плотного обеда и вкусного чая с конфетами. Командирский УАЗик отвозит меня на вокзал. Домой!

***

Послеармейский депрессняк незаметно накрыл меня с головой. Организм не хотел врубаться в гражданскую жизнь. Каждое утро я отодвигала на вешалке модный пуховичок и вползала в безразмерную камуфляжную куртку и берцы, чувствуя себя в таком наряде более защищённой.

Сегодня утром я стиснула зубы и сказала себе: «Соберись! Так нельзя!», и зашагала в салон красоты.

Сумрачно глянув в зеркало из-под отросшей челки, решительно рубанула ребром ладони по волосам: сантиметров на 15 выше своей длины. Парикмахерша посоветовала ряд процедур. Я кивнула. Мне вымыли голову, сделали стрижку и укладку. Нерешительно поднимаю взгляд к зеркалу. На меня смотрел совершенно другой человек. Не смогла сдержать улыбки: глаза в зеркале засветились под ровно подстриженной челкой. Улыбнувшись ещё раз, я шагнула в солярий.

Коротенький пуховичок сидел, как влитой. Наплевав на шапку – не хотелось портить причёску – я зашагала в сторону рынка. Надо было купить сменку дочке, а потом встретить Лену из школы.

В обувных рядах меня встретили шумно и весело: кризис сказывался, и покупателей было немного. Я выбрала туфельки для ребёнка, но продавцы не хотели меня отпускать. Взгляд упал на ярко-красные сапожки с умопомрачительными каблуками.