Вот и последний рубеж. Грамотно препятствия расставили командиры: когда ты словно из соковыжималки вылез, когда круги перед глазами и руки-ноги ходуном – ты должен собрать свои последние или предпоследние силы и показать высокий класс бесшумного снятия часового на дистанции. Вон и судейская коллегия: два полковника, наш комбат, старлей какой-то гладкий, полноватый не по возрасту – должно быть, из штабных, подполковник стройный, подтянутый – помнится, 9 мая он руководил «показухой» – показом горожанам на городском стадионе всяких трюков, которые умеет выделывать «крылатая пехота». Ну-ну, наблюдайте…

Офицеры стояли молча чуть в отдалении, только комбат жестом показал на часы и поднял большой палец, но один из полковников остановил его укоризненным: «Това-арищ майор!..»

В десятке метрах от Горячева были вкопаны два столба разной высоты, меж верхушками которых косой струной на фоне неба – туго натянутая проволока. Рядом с высоким столбом к проволоке на две петли подвешена мишень – абрис человеческого тела, вырезанный из многослойной фанеры и покрашенный в зелёный цвет. Судя по многочисленным ножевым отметинам, этот «часовой» много натерпелся на своём веку.

Не теряя времени, Колька, выхватив нож из ножен, встал в левостороннюю стойку. Секунду подумал и, выверяя расстояние, на короткий шажок приблизился к мишени, облизнул сухие от волнения губы.

– Готовы? – сухо спросил полковник.

– Так точно! – хрипловатым голосом ответил Колька, не отрывая от мишени взгляда, и стал поднимать руку с ножом. Расслабить пальцы, локоть, плечо. Кисть руки закрепощена и «поставлена»: нож – продолжение предплечья. В момент отпускания ножа в убийственный полёт ноготь большого пальца служит мушкой, а лезвие должно скользнуть по подушечке большого пальца. Сейчас скользнёт!.. Он почувствовал, что слился с оружием, и волнение тут же покинуло его.

Подполковник вынул из кармана небольшой перочинный ножик, быстро чиркнул им по невидимой нитке, которая удерживала «часового» на проволочном косогоре, – и мишень, слегка подёргиваясь, заскользила по наклонной к другому столбу. «Часовой» не проехал и полутора метров: тяжёлое лезвие штык-ножа от АКМа, выписав два с половиной оборота, впилось ему в область левой ключицы… Горячев тут же выхватил из кармана припасённую складную «наваху», одним движением отомкнул лезвие и, сделав в броске кувырок, на упругом разгибе тела послал «часовому» в область солнечного сплетения «контрольный» клинок…

– Эт-то ещё что?… Что вы себе позволяете? Откуда у вас второй нож? – громко спросил изум-лённый полковник, который перерезал нитку. – Товарищ сержант, что за самовольство?! Ничего подобного в условиях данных соревнований не предусмотрено!..

Выражения лица комбата Колька не мог описать даже под угрозой расстрела: на нём, как показалось, играли все цвета радуги…

– Извините, товарищ полковник, – Горячев не спеша поднялся с земли, отряхнул гимнастёрку, штаны, поправил ремень, берет, автомат на плече, но строевой стойки не принял. – Наш командующий ВДВ Василь Филиппыч Маргелов учит, что десантника пугать – всё равно, что хрен тупить. Поэтому не кричите на меня. Моя задача – бесшумно снять часового. Я его снял. Второй нож был контрольным, – и после этого принял строевую стойку.

– Ва-аш кадр?! – проревел полковник, обращаясь к комбату.

– Так точно, товарищ полковник! – комбат вытянулся в струну.

– Свободен, сержант! Я тебя снимаю с дистанции. Так, отойдёмте, товарищи офицеры, – раздражённо сказал полковник, но Николай, подавив волнение, громко сказал:

– Не имеете… даже морального права, товарищ гвардии полковник. А как русский офицер – тем более.