— Лови!

К его чести, реакция у Арсения что надо. Он успевает обернуться и поймать собственный свитер. К моей чести – постиранный с кондиционером «альпийская свежесть».

К несчастью – его, конечно, не моему – горшок он из рук выпускает, а следом и сбрасывает его бедром из окна.

Все происходит за долю секунды: глухой звук удара, звонкая сигнализация автомобиля, тихое, но злое в своем отчаянии «твою мать».

Ладно. Все вышло даже лучше, чем я предполагала. Или хуже.

— Прости! – вырывается из меня жалкое.

Да, глупейшее желание извиниться, когда сама же диверсию и совершила. Но чувство вины оно такое – непроизвольное. И непрошенное.

— О, Господи! – я бросаюсь к окну, чтобы высунуться в него вместе с кипящим от злости Арсением. – Мамочки, — пищу, рассматривая ущерб.

Хотя так сразу и не понять его размер. Лететь цветку было не высоко, но тяжесть герани сыграло свою роль – горшок в щепки, весь капот засыпан землей.

Я крепко поджимаю губы и медленно – и виновато – поворачиваюсь к Арсению. Он выглядит не очень. Мягко говоря. Челюсть сжата до опасных углов, ноздри раздуваются, втягивая воздух словно перед гневным взрывом. Я вся сжимаюсь.

— Прости, — еще раз тихо-тихо каюсь я.

Ужасная из меня преступница. Просто отвратительная. Отходчивая и совестливая. Это все влияние Юпитера и ко мне затесавшегося со своими морально-нравственными ориентирами.

— Сам виноват, — цедит Арсений. Разворачивается, гневно кидает сверток со свитером на свой стул и широким шагом направляется на выход.

В офисе повисает тишина, разрезаемая лишь моим громким сердцебиением. Это что же, он меня выбрасывать следом за горшком из окна не собирается?

Повезло.

На ватных ногах я отступаю к своему рабочему месту, испытывая такие внутренние колебания, что кажется, меня штормит.

— Вот это был тачдаун, — бросает мрачно Денис. Эта его спортивная терминология мне ни о чем не говорит, но подозреваю, что то – камень в мой огород.

И мне становится хуже. Хотя куда уж, казалось бы, хуже…

— Ты не виновата, — утешает сердобольная Ксюша. Чем только копает мою яму из чувства вины глубже. Вообще-то все ровно наоборот, виновата только я. Ну что за недоделанная рецидивистка?

Что ж, вот и настало время замаливать грехи волонтерством.

Отрываю нижний ящик стола, вытягиваю завалявшийся там пакет и, сжав его в кулаке, решительным шагом направляюсь на выход. Солнышко, птички, это все, конечно, очень хорошо, но не в момент полного морального падения.

Стоит ли того наука? Я уже и не знаю. Не так страшны и обидны теперь кажутся его вчерашние слова. Отходчивость, кстати, это тоже влияние крупнейшей планеты. Чтоб ее.

Подхожу к машине Шереметьева, где он уже убирает с капота последствия моих научных экспериментов, и без лишних слов присоединяюсь к нему. Получаю жалящий взгляд исподлобья и берусь за ликвидацию последствий. Скидываю в импровизированный мусорный пакет многострадальную герань, черепки, одновременно подставляя его для тех же целей Арсению. Он молчаливо помогает мне избавиться от всех крупных кусков, хотя, наверное, это все же я ему помогаю. И какого черта я не сообразила взять цветок в пластиковом горшке? Боюсь даже представить ущерб от этого глиняного тяжеловеса.

— Ай, — одергиваю руку от острого края очередного осколка. На большом пальце появляется кровавая полоса. – Черт, — рефлекторно засовываю подушечку пальца в рот. Дурацкая детская привычка, не хватает только найти подорожник. Что, кстати, не такая плохая идея, пластырь я, какого-то черта, до сих пор не научилась носить с собой.

А ведь это уже второе ранение за неделю. Я так часто занимаюсь кровопусканием, что скоро сама себя начну подозревать в оккультных приемчиках. Ну или это просто-напросто вселенная отвешивает мне люлей за мои грязные делишки.