– А что насчёт страты Н. Чем она уникальна? – поинтересовался Роман.

– Своими негодяями! – Михаил Петрович неприятно рассмеялся. – Не понимаю я ни тебя, ни твоего друга, который поехал за приключениями на свою пятую точку. Ты, хороший, человек, Роман. Моралист, что тут скажешь. Вот возьми мою визитку – мужчина вытащил из заднего кармана брюк смятое объявление о продаже квартиры и написал на обратной стороне номер телефона. – Вот, возьми, пацан, наберёшь меня как попадёшь в неприятности, а ты в них непременно попадёшь, уж поверь мне.

– Спасибо, – поблагодарил Роман, принимая из рук конвоира смятый листок.

Тот кивнул, мол, принимаю благодарность.

Спал Роман неспокойно. Храп конвоира не позволял забыться, погрузившись в убаюкивающую музыку постукивающих об стыки рельс колёс поезда. «Товарищ», которого отправили на верхнюю полку, то и дело клацал по боковой панели. Время от времени уполномоченный на пару секунд замолкал, а потом принимался храпеть с удвоенной силой.

Роман смог забыться только под утро. Видение было образом из детства. Во сне он был второклассником, играющим в снежки с Кириллом как когда-то давно наяву. Проснувшись, юноша ощутил послевкусие ностальгии, которое не хотел отпускать. Ему не хватало тех мгновений дружбы, которые были в школьные годы. Разные вузы развели их. И несмотря на то, что друзья выкраивали время для общения друг с другом, нечто трогательное, детское и живое с каждым годом ускользало от них.

Пару минут Роман продолжал лежать на узкой койке, стараясь задержать в памяти мгновения безмятежного веселья, улыбаясь своим воображаемым и реальным воспоминаниям. Конвоир всё ещё храпел. «Товарищ» со связанными руками лежал, отвернувшись к стенке. Роман встал, прошёл в конец вагона, умылся, почистил зубы, использовал лосьон, отчего ощутил себя гораздо свежее, а когда вернулся, конвоир с депортируемым уже сидели за раскладным столиком. Ответив на приветствие, Михаил Петрович, попросил приглядеть за «товарищем», пока «отлучиться по необходимости».

Оставшись вдвоём с моралистом, «товарищ» решил заговорить.

– Руки страшно сводит. Ты когда-нибудь спал со связанными руками? Сводит страшно.

– Наверно, это очень неудобно, – согласился Роман.

– А ты и вправду моралист?

– Да.

– Ну и дурак.

Воцарилась минутная тишина. Наконец, Роман решил уточнить.

– Почему?

– Потому что ты не вернёшься.

– Почему вы так решили? Я помогу другу и сразу вернусь.

«Товарищ» прищурился, было похоже, что он насмехается.

– Нижние страты имеют свою волю. Они не отпускают. Они меняют тебя и не отпускают. Ты больше никогда не увидишь ни своего Чёрного моря, ни своего хвойного леса с щебечущими пичужками. Смирись, пацан.

Роман хотел что-то возразить, но заметил приближающего Михаила Петровича.

– Это уже чужая страта, – махнул конвоир рукой в окно, усаживаясь рядом с «товарищем».

Действительно, снопы гниющей травы, куски голой обезображенной земли с разбросанными железными банками и пластиковыми пакетиками. Страта Р, равнодушных.

Когда поезд остановился, в вагон вошли человек десять. У всех были обеспокоено раздражённые лица. За ними проследовали двое конвоиров, толкая перед сбой троих депортируемых.

Из открытой двери повеял холодный воздух.

– Знаешь, территория какой страты самая большая? Страта равнодушных. Их большинство, – озвучил свои размышления Михаил Петрович.

– Чтобы быть рядом с семьёй многие переезжают в нижние страты, – проговорил Роман.

– Что, прости? – Михаил Петрович не ожидал в данный момент каких-то пояснений от Романа.

– Ну, чтобы быть с семьёй. Если по результатам тестирования член семьи определялся в нижнюю страту, другие следуют за ним, чтобы не разлучаться. Так моя тётя переехала в страту Р, после тестирования моей кузины.