По тропинке приближался на лошадях отряд стражи в помощь Ариануину, но тот управился со своим делом куда быстрее, чем они добрались до часовни. Огромный двуручный меч вращался в его руках, словно тростинка, и, казалось, его сияющая поверхность покрылась ржавчиной в эти несколько секунд.

С врагами было покончено.

Не вложив меча в ножны, наследный принц направился в часовню. Невейн вздрогнул. Мозг его, не привыкший к стратегическому решению проблем, лихорадочно заработал, ища ответ на, вероятно, древнейший вопрос человечества, бесчисленное количество раз возникавший в одном и том же неизменном виде, – что делать?

Уверения в дружбе к раненому созданию, которое спасло его, едва не погибнув, не помогут. Он никогда не умел быть убедительным на словах. Они решат, что младший принц в духе своего мягкого характера поддался милосердию и снисхождению. Увы, они к этому привыкли. А значит, её допросят. Если Ариануин вообще не зарубит её на месте, приняв за врага.

Невейна пробрала мелкая дрожь от одной мысли об этом, хоть он и не мог представить всей бесчеловечности «поиска ответов» во время бесед с преступниками, так как его заботливо ограждали от подобных сторон жизни. Для него все ответы обитали в добрых книгах. Он был пушинкой, парящей в тёплых потоках восходящего воздуха, не ведая, что творится где-то там, далеко внизу, на грешной земле. Но книги, отраженный свет ушедших светил, не обделили своими лучами и злые облики жизни.

И тут принцу явилась сумасбродная мысль, что происходило не слишком часто, но не так уж и редко. Он повернулся к раненой незнакомке, лицо которой по-прежнему скрывала маска, как у разбойников в приключенческих книжках, и сказал:

– Ты согласна стать моей женой?

Ответом ему был изумлённый взгляд.

– Ответь, пожалуйста, быстрее. Мой старший брат надвигается.

– Ах… – выдохнула она и прижала ладонь к виску, как будто у неё заболела голова. – Что-то мне дурно. У меня галлюцинации…

– Нет, это не галлюцинации, а я, принц Невейн. Я предлагаю тебе руку и сердце. Мы в часовне, у нас имеется священник, а снаружи люди, которые помешают свадьбе, если успеют. У нас с тобой больше не будет шанса жить вместе. А я бы хотел. Это моё тебе обещание, искреннее и честное. Ты пожертвовала всем, чтобы уберечь незнакомого тебе человека; я же, признаться, не пожертвую ничем, кроме дурацких политических выгод, которые могли бы быть достигнуты с помощью простого уважения и дружбой людей, без необходимости с кем-то спать в одной кровати. Так, о чём это я? Ах, да. Приходится признавать, что от нашей свадьбы я выиграю больше, нежели ты, потому что обрету человека, который мне искренне симпатичен красотой и силой своего сердца. Ты же заполучишь всего лишь меня. Но я прошу тебя согласиться, потому что, хоть это звучит странно или обманчиво, но ты мне близка по духу. Я это понял, когда тебя ранили. Передо мной как будто разверзлась пропасть, перечеркнувшая мой путь в будущее. И всё это случилось раньше, чем я успел что-то осознать, быстрее и первее любой искусственной мысли.

Он перевёл дух, но затем, оглянувшись на дверь, захлёбываясь словами, торопливо продолжил:

– Пожалуйста, ответь «да», когда добрый монах нас спросит, готовы ли мы быть вместе до скончания века. Пожалуйста, живи. Добрые люди так уязвимы, а ведь на них держится этот мир, они вечно борются с ядом зла, проникшим в мир человечества, принимая удар на себя, поэтому… Вместе мы защитим друг друга, и я постараюсь сделать так, чтобы ты жила в радости, с покоем в сердце и улыбкой… Давай же, поторопись. А ты монах, читай свадебный ритуал, только покороче. Оставь самое главное: готовы ли вы оберегать друг друга в болезни и здравии, в счастье и горе…