– Так небось по рекам плавали.

– Конечно, как иначе, мы до Мочеганова городка добрались не слишком трудно, хоть и далеко. Но оттуда к Полночному Камню надо подниматься против течения, а оно быстрое и сильное – реки текут с гор вниз. Это оттуда легко спускаться, а туда выгребать или тащить по-бурлацки баркасы – тяжкий труд. Впрочем, и оттуда толи спустишься, толи разобьешься о камни, когда реку совсем не знаешь. Наши реки много спокойнее…

Беседа затянулась надолго, постепенно обрастая новыми слушателями: присоединялась осмелевшая дворня со своими глупыми вопросами новому и бывалому человеку. Только вечером Мелиден с Важиней забылись тяжким сном в углах съезжей избы ближе к печке, а первую стражу было решено отложить назавтра.

Настала Марона зимняя, когда зима встаёт на ноги – месяц студень. Действительно, выпал первый, пока слабенький снег. Выпив квасу и пожевав вчерашний пирог, Мелиден и Важиня снарядились и отправились к Водовзводной башне, что над рекой Тадзеной над самым поворотом. Это в самом дальнем от восточных Висагетских ворот конце, через весь город. Город не маленький, с три версты, однако мимо стен не промахнёшься. Под башней облепиху обклёвывали мелкие птички, в которых Мелиден по пёстрой чёрно-белой голове и желтоватому брюшку распознал синиц-масковок. Выше в небе стаями летали непонятные другие, серые и крупнее. Полезная ягода облепиха. А ведь еще при дедах её не было даже в Висагете, не так давно кто-то завёз с востока, прижилась и размножилась повсеместно. Здесь в Липенске капуста и репа родятся хорошо, в видных со стен огородах за тощими изгородями, но свёкла и морковь не родятся даже у воеводы. И чеснок местные не выращивают, только репчатый лук, который Мелидену не по душе.

Потянулась однообразная служба – четыре стражи на Водовзводной башне или на Привратной, той, которая смотрит на полдень, на мост через Тадзену (главные ворота восточные, Висагетские) – затем четыре стражи отдыха в съезжей избе. Мелиден предпочитал одиночество на Водовзводной – Важиню можно не считать – и ему охотно уступали очередь. На Привратной было людно и больше возможностей поживиться, но Мелидена раздражали местные кметы. Почти все имели семьи в городе или пригородных сёлах, либо жили при ком-то, и бесконечно перетирали свои мелкие хозяйственные дрязги или склочную родню. Либо искали случай содрать мелкую взятку с проезжих мужиков или купцов, вершиной чего была дармовая пьянка в грязной сторожевой избе, прислонившейся к башне. Мелиден брезговал и одним, и другим, и третьим. Погони за мелкими воришками и бесконечные столь же мелочные ссоры его не увлекали. Религиозных споров при нём избегали, иное не приземлённое было стражникам чуждо.

Тем временем ударили первые морозы, установился санный путь, начался малый пост. Мелиден не желал его соблюдать: пусть монахи постятся, им положено молиться за всех. А служилый дворянин должен быть в силе в любое время года независимо от одобрения или неодобрения попов. Это от чрезмерного винопития вред, от мясоедения вреда не бывает. К тому времени он обвыкся и приобрёл некоторое уважение управителевой дворни. Начали даже советоваться изредка, как с непьющим, грамотным, повидавшим другие места и небоязливым. Стоило растаять первому льду, и языки развязались.

Обнаружилось, что в городе есть поклонники строгого «новгородского» толка в противовес более умеренному «митрополичью». Удивительно, сколь важными оказались эти никчемные в быту вопросы для внешне грубых и простоватых обывателей. «Общеверцы» свободнее относились к соблюдению постов, к знакам почтительности к старшим, меньше следили за речью, меньше кланялись, реже цитировали писание, менее строги были в одежде, которая у «новгородцев» (они сами себя называли «истинниками») была исключительно «смирных» тёмных цветов. В то же время среди обычных православных набирали силу поборники монашеской «чистоты», стремящиеся превозмочь еретиков в догматизме и аскетизме, а среди «новгородцев» множились толки, отклоняющиеся в самые разные стороны. Разобраться в местных хитросплетениях за считанные дни было сложно, и не очень хотелось.