Лиза как раз собиралась ответить, когда боковым зрением увидела неподвижно стоявшего в коридоре Ханса. Она тут же сделала вид, что его не замечает. Любопытство перебороло воспитанность, и Ханс продолжал стоять на месте. Лиза отбивалась от сыпавшихся на нее упреков короткими высокомерными фразами. И было очевидно, что, несмотря на свой материнский авторитет, госпожа Цайт страдает от этого спора гораздо больше, чем ее дочь. Они постепенно переместились в другую часть кухни и теперь стояли почти напротив Ханса. В отблесках медной и оловянной посуды он видел морщины на лице госпожи Цайт, множившиеся при каждом новом крике. Видел шрамы, пятна и ссадины на жестикулирующих руках Лизы. И на какое-то мгновение разница между ними обеими, несходство их силуэтов, различия во внешности и поведении вдруг стерлись, и перед глазами Ханса промелькнула одна и та же женщина в двух разных моментах времени, одна и та же женщина двух разных возрастов. Ханс сразу же ушел.

Доброе утреннее расположение духа вернулось к нему только после того, как в гостиную стремительно ворвался Томас. Перед безоговорочным оптимизмом этого ребенка и его инстинктивным настроем на лучшее устоять было просто невозможно. Мальчик рассеянно поздоровался с Хансом, спросил, каково его отношение к лосям, спрятал его чашку с кофе за диван, брыкнул ногой и исчез в коридоре. Ханс поднялся из-за стола, и Томас, решив, что за ним собираются гнаться, сломя голову бросился вверх по лестнице. Чтобы не обманывать ожиданий ребенка, Ханс пошел за ним следом, изображая людоедский гнев и требуя чашку, которую уже нашел на полу. Добежав до конца коридора и уткнувшись в стену с окном, Томас обернулся к преследователю с таким перекошенным лицом и такой паникой в глазах, что от неожиданности Ханс едва не почувствовал себя настоящим людоедом. Как раз в ту секунду, когда он протянул руку, чтобы погладить беднягу по голове и развеять его страх, Томас громко захохотал, и Ханс понял, что мальчишка притворялся не хуже его самого. Он рассеянно посмотрел в окно и увидел, что идет дождь. Томас, дьяволенок! взревела снизу госпожа Цайт, удвоив свою ярость, как всякий родитель, только что потерпевший фиаско в ссоре с другим ребенком. Томас, тебе говорю, спускайся немедленно вниз и займись уроками! Господь милосердный! ты даже первое упражнение не доделал! Хорошо бы школа работала и по субботам! И, кстати! забудь, что собирался кататься на санках! Мальчик посмотрел на Ханса, привел себя в порядок и пожал плечами, как человек, осознающий, что игре пришел конец. Понурив голову, он поплелся к лестнице. Они спустились вместе в полном молчании. Разгневанный папаша выбрался из-за конторки, на ходу схватил Томаса за ухо и повел по коридору к хозяйской квартире. Вернувшись обратно и все еще пребывая на взводе, он сказал: Сами изволите видеть, все как у людей. Конечно, ответил Ханс, ничего страшного. Хозяин сунул руку в карман слегка сползших штанов и объявил: Кстати, учитывая ваше длительное пребывание и ваш, так сказать, ночной образ жизни, вот вам ключи! Пожалуйста, не потеряйте! И всегда носите их с собой, когда отправляетесь куда-то на ночь глядя.

Полдень постепенно тонул. На узком тротуаре пихали друг друга зонты. Сапоги Ханса хлюпали и смазывали собственные следы. Поднимая грязную волну, мимо неслись экипажи, напоминавшие чьи-то безнадежно упущенные возможности. На рыночной площади торговцы складывали лотки. Ханс заметил шарманщика, он стоял, склонившись над инструментом, на своем обычном углу, сосредоточенный на музыке, и вращал по кругу площадь. Из его капюшона высовывалась борода, с нее медленно падали капли. Увидев старика таким невозмутимым, Ханс смирился с ненастным днем: до тех пор, пока шарманщик стоит в центре Вандернбурга, город не пропадет. Франц, как обычно, первым почувствовал приближение Ханса: он навострил черные уши, поднял голову, встал на ноги и отряхнулся.