Я «влился» в коллектив уверенно и достойно, все-таки удивив всех. После принятия Присяги, я уговорил прапорщика Осадца отпустить меня домой, хотя бы на день. Поводом послужило отсутствие у нас достойного микрофона. Я был отпущен до двадцати часов и вместе с микрофоном, водкой и тридцатью рублями, привёз новый магнитоальбом, посвящённый Высоцкому. Напел его Питерец, Розенбаум с братьями Жемчужными. За моё месячное отсутствие на «гражданке», альбом не только появился на свет, но и стал очень популярным. Олег спроецировал это явление на прошлый век, когда после смерти Пушкина вся Россия узнала имя нового поэта Лермонтова:

– Как меняется темп жизни, – философски заметил он. – Тогда – одно стихотворение, сегодня – сорок минут звучания.

Из альбома мы взяли три песенки в свой репертуарчик: «Про казака», «Заходите к нам на огонёк» и «Гоп-стоп», но пели на банкетах две первые, так как в третьей было «нехорошее» словцо, а заменить его не хватало фантазии и рука не поднималась.

Кроме того я привёз песню записанную Леонтьевым к предстоящему «Новогоднему аттракциону» Гинзбурга. Песня была из репертуара польской певицы Родович, но пел её Леонтьев на русском языке.

– А где ты её взял? – спросил Виктор, узнав, что песни только ещё предстоит «увидеть» свет в новогоднюю ночь.

– Тык, Женька Гинзбург и подогнал, – слукавил я язвительно.

– Кто?

– Режиссёр программы…. Но мы-то её не увидим…. Поэтому, предлагаю спеть её первого, для солдат и офицеров.

– А ты что, Евгения Александровича знаешь? – Олег посмотрел на меня с недоверием. Он явно был в теме, и моё предполагаемое знакомство с Гинзбургом означало: либо я привираю, либо «мне непонятно, что ты делаешь в нашем клубе, за сорок километров от Москвы?»

– Мужики, – я постарался свернуть тему, чтобы никого не разочаровывать, но при этом не выглядеть откровенным мелким лгуном, тем более, что доля истины в моих словах всё же была: запись мне дал, под строжайшим секретом, второй звукорежиссёр программы, – какая вам разница откуда я её взял? Запись есть. Деды, сержанты, да и многие другие её увидят в Новый год, когда все офицеры будут плясать в спортзале. А на концерте, все охнут. Будет успех!

– Дешёвой популярности ищешь? Нехорошо.– Но Олег явно был доволен.

– А я-к же.

Именно, после введения новых песенок, я увидел, что был признан, как равноправный и равноценный музыкант. И это было самое главное событие в сегодняшней моей армейской жизни, начиная с шестнадцатого ноября.

В двадцать два часа мы подключили аппаратуру, и ребята начали играть «фоновую» инструментальную музычку.

В двадцать три – командир части произнёс офицерскому собранию, с подругами, жёнами и, даже, с детьми, тост о, теперь уже, прошлогодних достижениях. Все трижды грянули: «Ура!» и выпили.

Мы, отвернувшись, втихаря, также пригубили водочки за успехи, достигнутые нашей частью…

…И выступил Генсек, и отзвучал гимн Советского Союза, и были произнесены тосты… и тут я, словно Булгаковский кот Бегемот, рявкнувший: «Маэстро, урежьте марш», гаркнул:

– С Новым годом всех! Объявляется офицерский новогодний танец! Господа офицеры (офицеры оцепенели, но было поздно: меня, чуть поддатого и весёлого, уже понесло), пригласите на новогодний тур вальса своих боевых подруг!

И не дожидаясь вступления музыкантов, я запел приблизительно, в установленной на репетициях тональности:

– Мы катались на Пасху по Москве, по церковной,

И была ты в то утро для меня одного.

Помнишь, лавку Гольштейна? Я истратил целковый

И купил тебе пряник, вроде сердца маво.

А потом нам играли невозможное танго,

И седой молдаванин нам вина подливал.