Кузьма заиграл мускулами. Типа, а в глаз?

– Хорошо. Отбил девку, – отвлёк его Костя. – Сели в электричку. До платформы «Рижская» – одна остановка. Где ж вы шарахались до утра?

– Какая на фиг «Рижская»? – распалился Кузьма. – Драпанули мы с ней, как кот с кошарой драные. Я – так неохотно, конечно. Мне-то чего бояться? Я и так пуганый. Это меня пусть боятся! Вот! А она тянет за руку. Откуда энергии столько у девки? Бежим куда-то, конец платформы, через пути скачем, дыра в бетонном заборе, какое-то депо. Рабочие во-от с такими гаечными ключами, я бы не поверил, если б сам не увидел! Откуда только гайки такие берутся? И к каким бигудям прикручиваются? Провожают нас глазами, а сами левые руки в карманы штанов позасовывали. Заелозили, точилово зевачное. Оно и понятно – юбка на Дуське совсем вверх съехала, весь срам наружу. А я её ещё и за попу подпихиваю, через очередной забор перемахиваем. Короче, забрались мы на какую-то платформу, вскочили в неизвестную электричку. Странная какая-то была электричка…

– Что ж в ней было странного? – уточнил Костя.

– Я сам не понял. Вроде в тамбуре стоим, а сцепки нету ни слева, ни справа. В обе стороны – раздвижные двери и лавки с пассажирами. Выходит, посреди вагона стоим, словно не электричка, а трёхдверный «Икарус». Первый раз в жизни такое увидел.

– Понятно, – просёк я, – то был экзотический состав ЭР-2213. Электричка с трёхтамбурными вагонами.

– Вот-вот, – подтвердил Кузьма, – стоим в этом трёхтамбуре, дышим тяжело. А она рукой шею мою обвила и прижалась всеми своими косточками и сосо́чками…

Тут Кузьма прервал рассказ и вперился в трещину на потолке. На его простодушном лице бесхитростно отразилось повторное переживание давешнего момента. Мы с Костей допивали остывший чай и помалкивали.

– Понимаете, братаны, – медленно продолжил Кузьма, – вот были у меня и девки, и любовь была… Считал, что учёный, в курса́х обо всём давно. А тут размяк, стаял. Ощутил себя, словно в купели какой волшебной. Кайф по телу разлился… такой и оргазму не по зубам. В каждой клеточке нега вырабатывается. И всё без суеты. Не надо шевелиться, незачем елозить. У меня дыхание перехватило, только и думаю, чтобы не кончалось всё это как можно дольше. Чтобы не вломился кто в тамбур, не спугнул момент. Так до какого-то Нахабино и доехали. Конечная оказалась. Сраная. На платформе одни жидрики14 в лужах купаются. Ну и ошивается наряд. От безделья приняли нас менты. Тёпленькими.

– За что? – не удержался Костя.

– А за что по осени у деревьев листья облетают?

– Вопрос риторический, – перевёл я.

– Приволокли в линейное отделение милиции. Стали дело шить. Дусе – за проституцию, ведь её род занятий у неё на лбу отпечатан буквицей из газеты «Правда». Не отвертишься. А мне, ясен чурбан – за сутенёрство. Допытывались, кому привёз девку по вызову в их образцовый социалистический рабочий посёлок? Повезло, что Дусин паспорт при ней был. Мой-то всегда при мне…

Тут Кузьма припомнил пикантную подробность и заранее усмехнулся.

– Ха! Только паспорт этот Дуськин – кровью измазан. Начальник страницы аккуратно разлепляет, а сам Дусю холодными зенками сверлит. Что же это у вас, гражданка Распердяева, документик-то в крови весь? Надо бы на экспертизу его отправить, а?

– Как-как? – прыснул я. – Распердяева?

– Ну да, Евдокия Распердяева, – подтвердил Кузьма. – Я в паспорте сам видел.

– Весьма достойно, – пожал Костя плечами.

– А Дуська-то не лыком шита: месячными запачкала, отвечает. В такие переделки попадала, говорит, что паспорт приходилось в трусы прятать. На полном серьёзе сказала, ни полухмылочки на роже её нахальной, братаны, не вру! Скривился капитан, уже за самый кончик паспорт придерживает. Интерес на ходу теряет.