Прочищаю горло.

– Граф?..

Молчание.

– Если вы не отзоветесь, я уйду.

Вместо ответа слышу легкий щелчок, и в зеркале, стоящем напротив входа в кухню, вспыхивает огонек.

Я снова заставила играть Графа по своим правилам. Чем придется поплатиться на этот раз?

Прячу мобильный в сумочку и направляюсь на кухню. То, что я вижу, удивляет меня не меньше, чем вчерашняя сцена с Камиллой.

Стол на кухне сервирован на двоих. В центре – блюдо, накрытое металлической крышкой. Граф стоит ко мне спиной и зажигает высокие свечи, расставленные на отполированной поверхности барной стойки.

– Доброй ночи, Шахерезада, – произносит он глубоким бархатным голосом, от которого, полагаю, его подружки млеют. Во мне же только усиливается ощущение подвоха. – Вы же не против, если эта ночь будет более… романтичной? Электричество отключили.

В окнах соседних коттеджей я видела свет, но стою и помалкиваю.

– Прошу вас, – Граф отодвигает мне стул.

Ох, как же мне все это не нравится! Обстановка кажется такой безопасной, а Граф – таким обходительным и приятным, что я уже не сомневаюсь – просто так из этой кухни не выбраться.

– Вы разделите со мной скромную трапезу? – любезно спрашивает Граф и наливает в бокал воды из хрустального кувшина.

Можно подумать, у меня есть выбор.

Киваю, кладу матерчатую салфетку на колени. И вдруг осознаю, что не ощущаю запаха еды.

Граф подносит руку блюду – и я уже знаю, что увижу под крышкой вовсе не утку с яблоками. Скорее, я бы поставила на отрубленную голову. Сжимаю пальцами салфетку. В горле пересохло.

Он приподнимает крышку блюда, и я вижу… Лучше бы это была отрубленная голова. Там лежит лист бумаги – ксерокопия моего свидетельства о рождении. Хорошо, что электричество не работает, Граф не может заметить, как побледнело мое лицо.

– Блюдо еще теплое, – со злорадством произносит он. – Доставлено курьером четверть часа назад.

Я делаю глоток из бокала. Промакиваю салфеткой уголок рта.

– У меня же есть кольцо с отпечатками ваших пальцев, – продолжил Граф. – Дай-ка, подумал я, покажу его одному своему приятелю. Представляете мое удивление, когда я обнаружил, что имя-фамилия-отчество, заявленные в вашей анкете, не совпадают с реальностью ни в одном пункте.

Молчу, опускаю взгляд. Почти не слышу Графа – пытаюсь осознать, чем мне грозит это разоблачение. Он может догадаться. Может копнуть…

– Волнуетесь? Понимаю, – сопереживающим тоном продолжает Граф. – Ведь о полиции вы знаете не понаслышке.

– Это была самозащита, – выдавливаю я.

– Только обидчик нападал на вас словами, а вы разбили ему нос.

– Слышали бы вы эти слова! – негодую я, но тотчас же напоминаю себе, где нахожусь. – Граф, вы же открыли мне дверь, значит, дали еще один шанс. Позвольте мне им воспользоваться.

Он садится за стол напротив и делает неопределенный жест рукой. Наверное, это согласие. В противном случае, думаю, жест был бы вполне определенный.

И я продолжаю свой рассказ – в полутьме подрагивающих свеч. За сервированным столом без еды. Перед человеком, который столько жизней пустил под откос! И теперь собирается сделать это снова.

Глеб сидел в плетеном кресле, попивая вино из бутылки. Он сделал лишь пару глотков и теперь раздумывал, продолжать ему или нет.

Лето закатывалось. Днем временами еще нещадно палило, но вечера стали прохладными.

Глеб смотрел на реку. Она лениво поблескивала в последних отсветах солнца, будто и не вода была, а кисель. Поднимался туман.

День выдался трудным и муторным. Глеба выматывало постоянное ожидание Ланы и еще чего-то, что он и сам не мог точно назвать. Все казалось зыбким, неопределенным, неустойчивым, будто во сне. Он словно только сейчас осознал, как сильно изменится его жизнь через пару недель, после переезда в другой город, который куда больше и ярче, чем этот. Сын собирался осуществить желание отца. А как насчет его собственной мечты? Почему в его сердце так глухо? Куда исчезло ощущение чуда, с которым он просыпался каждое утро? Почему даже то, что оно исчезло, больше не терзало душу? Он словно внезапно постарел…