– Я правда… Последнюю и все. Прости, я знаю. Я плохая. Я виновата. Он… Ты… вы… все.

Теперь она проглатывала их, словно таблетки, и рыдала.

С каждой проглоченной конфетой она давилась, всхлипывала, а в перерывах кричала, даже выла от боли. Но где-то в секретных катакомбах ее сердца ей это нравилось. Шесть стадий прошла она, до того, как признаться себе. Это была третья – покаяние. Но начнем сначала.

Сначала возникла злость. Она разбила пять тарелок, два стакана и окно, пока не перегорела.

– Нет, ты не прав. Не прав! Вы все ошибаетесь! Да пошли вы. И ты, и ты, и ты. Чушь собачья.

Далее – отрицание, плавно перекочевавшее в отчаяние.

– ЗА ЧТО? ЧТО Я СДЕЛАЛА?! Это не правда. Я этого не хотела. Ты мне веришь? Так сложились обстоятельства. Неужели…

Она падала на пол со скоростью вазы, в которую попал мяч от удара соседского мальчишки, первый день щеголявшего в новеньких кроссовках фирмы Reebok. Шоколад стекал с ее губ и щек до подбородка. Там же, на подбородке, где была ямочка, шоколад смешивался с ее слезами.

Джакузи. Горький. Шоколад.

– У него даже не встал! — последний рывок перед финишем в мою сторону, я успешно уклонился. Только посмей, сука, только тронь.

Потом – вышеописанное покаяние. После, ее обуяла жажда и девушка, давясь, начала опустошать вазу из-под цветов.

Затем за нее принялась апатия.

– Я… я… мы же расстались, — выдыхает она, с последней проглоченной порцией отвратительно вкусного смузи из бедных цветных и беззащитных. Одна сладкая смерть – эйфория рецепторов, десятки – вкус детства, сотни – вкус контроля, тысячи – вкус власти.

– Мы семь раз за неделю расставались в последнее время, тебе ли не знать, — отбиваясь от ретрансляции образов навязчивого порно и жаждая вскрыть хоть кого-то, я отхожу, чтобы лицо ополоснуть.

Вернувшись, застаю ее, наконец, в компании равнодушия и смирения.

– Я изменила тебе. Себе. И даже ему.

Она встает. Вытирает слившийся с кожей водопад шоколада и ручейки слез, разрезающих щеки по швам. Размазав все это несколько раз, резкими, чихающими движениями, она выглядела теперь так, как человек, который загорел на пол-лица или же плохо подобрал тональный ликер. Рукав серого свитера напоминает последствия неудачного падения в лужу. От ощущения приобретенной детской радости из-за грязи на своей одежде и утраченного взрослого сожаления за испачканную вещь, она обретает уверенность и подобие контроля. Весьма опасный, шаткий, ускользающий, как солнечный зайчик, контроль над своей душой, совестью, разумом… над грехами. Тотальный контроль, как после убийства. На самом деле, если и не физически, то морально, она убила близкого ей человека и испытала самый яркий, самый темный оргазм и инсайт. Как от наркотиков. Такой злой, коварный и спелый запретный ядовитый плод.

– И повторила бы это снова! О да. Да! ДА! — она облизывает губы с такой тщательностью, что кожа слезает с ее лица. Это яблоко заражает безумием.

– Вкус предательства ни с чем не сравнить. Попробуй сам. Закажи коктейль «Измена» у бармена Асмодея, под музыку Амдусциаса и танцы Агвареса. Верхний слой – приятная смесь искушения и страха быть пойманной, нижний – разъедающей совести и бонус – вишенка в сливках со вкусом грехопадения. А еще этот скрежет беззащитно лопающихся шариков-черепов – это комплексы. Так славно щекочут во рту под крики землетрясений от падающих башен-челюстей. Ох… Запить бы все еще кока-колой, как извержениями.

Это была она. Моя бывшая, первые и самые длительные серьезные отношения – не любовь, но ощущение. Пробный забег, неловкие интимные эксперименты и по-детски уверенное желание построить семью именно друг с другом. Я ее простил, точнее, просто загнал поглубже в себя. Нерешенный труп всплыл через полгода, когда я изменил в ответ. Думал, станет легче. Оказалось, в ту ночь вытряхнул и вытрахал последние чувства.