– О всяком думал.

Спать ложишься, думаешь. Долго уснуть не можешь, потому что думаешь и думаешь. А уснул… и что? Во сне продолжаешь думать!.

Проснулся — задумался. Что-то увидел — подумал. Услышал — обдумал.

Вырос и стал а-на-ли-зи-ро-вать. Ты постоянно думаешь. А о чем?

Кому твои «думалки» нужны, если ты о них никому не говоришь? Зачем на это тратить время?

Надо действовать — ты думаешь.

Надо чувствовать — ты думаешь.

Мечтать? Думаешь.

Печальный ты человек. Вечно думающий.

Ходишь, значит, такой грустный, и поговорить-то с тобой не о чем, и грусти накопил в себе изрядно. А где взять счастье, если ты все думаешь? В красоте?

Думалкин. Мне тебя жаль. В твоей жизни не будет чудес.

А откуда взяться чуду, если ты его уже предсказал или просто-напросто не заметил?

Ладно, пойду я найду качели. Да, в 4 утра. Да, просто, потому что хочу. Без всяких дум.

Захочу — покачаюсь на всех качелях, что повстречаются.

Потому что хочу так. Быть может, шоколадку по дороге куплю.

А ты думай, обдумывай.

Но помни, думать — привычка пагубная. И к ней привыкаешь быстро».

Он сделал короткий вдох, и из пространства исчез кислород.

«И чувствовать»

Еще один солдатский вдох, который испепелил почти половину сигареты.

«И жить».

Затянулся, как в последний раз, долго, казалось бы, уже вдыхая фильтр. После кашлянул и закончил:

«Все дело в хлорке. Ты спросишь, к чему я это сейчас, тут и тебе? А не там, другим, в каком-нибудь выставочном зале, обвешавшись динамитом? Некоторым людям противопоказано думать. Точнее, задумываться.

Ведь они не могут остановиться и доходят в своих размышлениях до края. И стоя на этом краю, им приходится решать здесь и сейчас: прыгать в новый мир или ждать, когда край сам под ними обрушится. А тем временем ветер норовит их простудить.

Идти назад – не вариант, ты уже все продумал, осталось лишь прочувствовать.

А что делать с этими знаниями? Делиться? С кем? Лишь намеками. Нельзя лишать людей пути к познанию истины, но и смотреть на них теперь как прежде не смочь. Поэтому и отводишь взгляды, поэтому и молчишь, ведь ты теперь весь здесь. В сингулярности осознанности. А в ней слишком много места для остальных, зато двоим в самый раз. Нет, слышишь меня? Нет, я не позволю себе закончить прикованным болезнью, в собственных нечистотах, неспособный самостоятельно подняться. Нет! Хлорка всему ответ!»

Но умрет он не от рака. Выпьет хлорку, когда будет понимать, что близок к своему року, когда будет слепнуть, совсем облысеет, побледнеет, не вставая с постели, будет блевать и испытывать неописуемую боль при каждом вздохе усталости, с трудом выхватывая химическим мозгом мысли, в записке напишет:

Воспоминания и наваждения материализовывались, восставали против Яниса, иногда преображаясь в фантазии, мечты, или отображали совершенно чужие образы и абсурдные сны. Дразнили его, обзывали, избивали, баловали, ласкали и снова пытали.

Бывало, он проматывал все так быстро, что даже не успевал распознать хоть что-то. Случалось напротив, задерживался где-то настолько долго, что даже там все хорошее переходило в плохое. Даже в самых лучших мирах он рано или поздно забывался и случайно закрывал глаза. Даже в мирах, где все застывало до полной остановки, а после медленно, будто воздух стал желеобразным, плавно оживало.

Иногда сожалел, что не досмотрел, не дотерпел или испугался, иной раз, напротив – облегченно понимал, что спасся благодаря своему страху, и если бы задержался еще хоть на вдох, то выдоха б и не дождался.