Кроме того, сам факт, что Кинг в этой книге подробно разбирал западные фильмы, книги, телевидение, мог восприниматься как пропаганда «буржуазного образа жизни». В СССР существовала жесткая традиция ограничивать доступ к западной критике и анализу культуры, даже если он был чисто академическим. Западные фильмы можно было посмотреть в закрытых кинозалах для партийной элиты, но читать разбор этих фильмов, вдумываться в их скрытые смыслы – это уже могло считаться нежелательным и требовало специального разрешения.

Кроме того, в «Danse Macabre» действительно есть глава, где Кинг вспоминает детский страх, связанный с запуском советского спутника. Для советских цензоров этот эпизод мог стать еще одной причиной отправить книгу в спецхран.

Запуск Спутника-1 в 1957 году стал для США не только технологическим шоком, но и мощным психологическим ударом. Советский Союз продемонстрировал научное превосходство, и в американском обществе возникла паника: если русские первыми вышли в космос, значит, они могут опередить и в военной сфере. В США заговорили о «спутниковом кризисе», миллионы американцев всерьез испугались, что СССР завоюет небо и обрушит ядерный удар с орбиты.

Для Кинга, который тогда был ребенком, известие о советском спутнике стало одним из первых сильных пугающих впечатлений. Он описывает, как этот страх запал ему в память и сформировал его интерес к теме ужаса, неизвестности и угрозы извне.

Советская цензура крайне чувствительно относилась к тому, как СССР изображался в зарубежной литературе. Даже если речь шла не о политике, а о детских страхах, то обстоятельство, что в книге Кинга Советский Союз ассоциируется с чем-то пугающим, могло послужить поводом для ограничения доступа. В глазах цензоров это был еще один пример «идеологической диверсии» – пусть и неумышленной, но все же вредной для образа страны.

В результате книга, в которой нет ни сцен насилия, ни откровенно антисоветских высказываний, оказалась в спецхране. Потому что анализ массовой культуры, психологических механизмов страха и даже детские воспоминания о советском спутнике оказались для системы более опасными, чем любые вымышленные ужасы.

Спецхран окружала аура таинственности, но тех, кто наконец туда добирался и получал к нему доступ, постигало разочарование. Ожидалось нечто сверхзапретное, шокирующее, переворачивающее сознание, а на деле там часто находились вполне обычные книги, которые по странной логике советской цензуры попадали под ограничения.

Подводя итоги, скажем, что в 1980-х годах Всесоюзная государственная библиотека иностранных языков была едва ли не единственным местом, где можно было получить доступ к романам и рассказам Кинга на языке оригинала.

Сегодня, конечно, все иначе. Интернет снял все преграды и снес все барьеры, и доступ к оригиналу стал обыденным и мгновенным. Но всякий раз, оказываясь в Москве, я не могу не пройти этим маршрутом снова. Я захожу во внутренний двор библиотеки – он обычно тихий, со скульптурами, лавочками и деревьями – и просто сижу. Смотрю на окна, за которыми когда-то кто-то впервые листал «Ночную смену», «Мертвую зону» или «Сияние».

Да, библиотека утратила свое сакральное значение: эпоха сменилась, аура исчезла. Но для меня – и, уверен, для многих коллег – это по-прежнему Святая святых. Место, откуда Кинг начал свой путь к русскому читателю. Не из книжных магазинов и не с экранов кинотеатров. А отсюда – с Ульяновской улицы, дом 1. Через стеклянные двери Библиотеки иностранной литературы – в умы и сердца читателей.

В то время как Стивен Кинг и Питер Страуб, творческий дуэт американских писателей, работали над книгой про храброго мальчика в Территориях (Долинах), пересылая друг другу по почте между Мэном и Коннектикутом фрагменты будущего произведения, другой творческий дуэт (на сей раз советских переводчиков), состоящий из Олега Васильева