Ведь Стивен Кинг – в некотором смысле человек-невидимка.

Его авторское «я» скрыто, закручено-заверчено в бушующий вокруг него тайфун бульварной критики. С ее преобладающей точки зрения, он – полугений, но тоже бульварный. Еще один умелец стращать, только посноровистее других. Конечно, читатель поумнее видит: Кинг за гуманизм против бездуховности, за мир против ядерной зимней ночи, за нравственность против «смеющихся тигров», куклуксклановцев, нацистов и прочей нечисти всех мастей.

Но Стивен Кинг – гневный обвинитель рейгановской администрации? Трезвый наблюдатель американской политической сцены? Противник «коммунизмофобии»?

Убежден: такой Стивен Кинг Америке неизвестен.

В библиотечных архивах я не сумел найти ни одного журнального интервью с писателем. Есть несколько его собственных статей о проблемах детектива. И есть огромное количество его портретов – в вычурных, мрачных позах, с фиолетовой подсветкой лица снизу вверх, с раскрашенными киноварью, словно налитыми кровью, волчьими глазами.

Мэтр устрашения блюдет свой «имидж», образ, или кто-то блюдет за него.

Позднее, когда мы стали на «ты» с Кей Макколи, его литературным агентом, она рассказала, что к Кингу стоят в очереди за интервью десятки репортеров, и американских, и из-за рубежа. Надежды у них мало. Не знаю, почему Кинг согласился на беседу с советским журналистом. Правда, за меня просили влиятельные американские друзья. Но главное, думаю, в том самом, чего не распознать в портретах с волчьими глазами. В неизвестном Стивене Кинге. В его непредвзятой общественно-политической позиции, в уважении к стране социализма, к ее культуре и научно-техническим достижениям.

Кое-какие приметы таких настроений я нашел в обойденной вниманием рецензентов, полузабытой публицистической книге Кинга «Танец смерти».

На первый взгляд, это гимн фильмам и литературе ужасов. Автор пересказывает содержание сотен таких кинолент и книг, цитирует диалоги героев, ссылается на теорию катарсиса и «репетицию читателем собственной смерти». В конце книги – список двухсот произведений такого жанра, где звездочкой помечены его «самые любимые». Кинг прекрасно знает свою среду обитания.

Но «Танец смерти» любопытен другим. Он открывается главой «4 октября 1957 года» – о великом потрясении, пережитом автором в юности. О том, что пробудило в нем интерес к общественной психологии страха.

Десятилетним мальчишкой Стив сидел на дневном киносеансе и наслаждался космической бойней в популярном тогда боевике «Земля против летающих тарелок». Внезапно показ прервали. На сцене появился потрясенный директор кинотеатра. «Хочу сообщить… – сказал он срывающимся голосом. – Русские запустили космический сателлит. Они назвали его… спутником».

Стив испытал в этот миг только то, что он должен был испытать, – парализующий, как удар тока, страх. «Мы были детьми, – пишет он, – мы листали книжки комиксов, где наш вояка Кейси вышибал зубы у несчетного числа северокорейцев. Мы были детьми, у кого на глазах Ричард Карсон ловил каждый вечер тысячи шпионов-«комми» в телевизионном сериале «У меня было три жизни»…»

Детское сознание было отравлено ложью о «русской угрозе». Спутник предстал перед Стивом той самой киношной летающей тарелкой, которая атакует Землю.

Но одновременно случилось и другое, куда более важное. Развалилось то, что Стивен Кинг называет «миром, каким мы его знаем». Рухнули пропагандистские стереотипы, в плену которых живет-поживает обыватель. Монополия Америки на мировое всесилие, на роль пионера-первопроходца – это осталось в доспутниковой эре.