Стивен Кинг сидит за пишущей машинкой с начала семидесятых годов. Причем с фантастическим успехом. Писатель молод, а у него уже вышло более десяти книг. Их общий тираж проломил потолок книгоиздательских рекордов Запада – свыше 40 миллионов экземпляров! В любом аэропорту, газетном киоске, в любом универмаге выстроились кинговские шеренги: «Кэрри», «Свечение», «Мертвая зона», «Воспламеняющая взглядом», «Куджо», «Разные сезоны», «Кристин», «Кладбище домашних животных»…

Отошел американец от киоска, взглянул на киноафишу – и тут Кинг. Голливуд голодным коршуном набрасывается на очередной сюжет и в два-три месяца упаковывает его в целлулоид. Подсчитано, что после Чарльза Диккенса никого столько не экранизировали, как Кинга.

Последние десять лет без этого имени немыслим и любой список бестселлеров. Новинка тех дней – «Кладбище домашних животных» – оставалась там несколько месяцев.

Если где-то в литературной рубрике газеты темно от восклицательных знаков, значит, речь о Кинге. Точнее – вопль.

«Что может быть лучше доброго смачного ужаса?!! Стивен Кинг – король этого мрачного искусства потемок!!! Он запугал миллионы людей – запугает и вас!!!»

Любопытно, что Кинга хлопают по плечу только в качестве мэтра литературы ужасов. Певца мистического, иррационального, чуть ли не оккультного. С этой критикой скрещиваются перья тех литераторов, кто при упоминании Кинга делает брезгливую мину:

– Чтиво для зала ожидания! Чертовщина под соусом насилия!

Иначе говоря, писателя носят на руках и топчут примерно за одно и то же. Но если присмотреться, к ужасам не сводятся все особенности его творчества. Именем Кинга как бы играют в пинг-понг. Отвлекают внимание читающей публики, не давая ей заприметить то глубокое и тревожное, что оправлено у Кинга в леденящие душу эффекты.

Надо сразу признать: писатель охотно подставляет себя под критические удары. Он часто свинчивает сюжеты из деталей тех же конструкторских наборов, какими пользуются сочинители так называемых «вокзальных романов». Более того, их авторы даже могли бы кое чему у Кинга поучиться. Патология и насилие доходят в иных его книгах до шизофренического накала. Скажем, в «Куджо», по сути, нет ничего, кроме клинически верного описания сцен, где бешеный сенбернар рвет на куски и вкусно гложет одного персонажа за другим.

И все-таки не этими кошмарами интересен Стивен Кинг. Совсем не этим. Советские читатели, познакомившиеся с романом «Мертвая зона», могли убедиться: детективная интрига, неисследованные явления человеческой психики – все это лишь скорлупа, из которой выклевывается на свет главное, истинно кинговское.

Герою «Мертвой зоны» Джонни Смиту не так уж трудно предотвратить воцарение в Америке президента-фашиста. Смит наделен сверхъестественным даром провидения.

Но еще чудеснее, думается, дар самого Стивена Кинга. На своем рентгеновском снимке Америки недавнего прошлого писатель зорко замечает метастазы нацизма, торжествующую ухмылку реальных «смеющихся тигров». Опознать угрозу, успеть крикнуть фучиковское «Люди, будьте бдительны!» – это сегодня в Америке, пожалуй, не менее удивительная редкость, чем экстрасенсорное восприятие.

Беседа с Кингом утвердила меня в этой мысли.

– Вот здесь у меня два отзыва советских критиков на вашу «Мертвую зону». Они прилагают большие старания, чтобы как-то определить жанр, в котором вы работаете. Один говорит: это родниковой чистоты научная фантастика. Другой говорит: это смешение жанров, тут и ужасы, и философская аллегория, и детектив. Последнему критику кажется, будто вы продолжаете традиции Вашингтона Ирвинга, Стивенсона, Веркора, Воннегута, Ингмара Бергмана… А вы сами как бы определили свой жанр?